В се­го­дняш­ней бур­жу­аз­ной Рос­сии ок­тябрь 1993 го­да как ис­то­ри­че­с­кое яв­ле­ние ни­как не оп­ре­де­лён. Соб­ст­вен­но, это очень по­нят­но.

Вож­ди на­род­но­го вос­ста­ния со вре­ме­нем рас­те­ря­ли ре­пу­та­цию по­движ­ни­ков и ста­ли вы­гля­деть до­ста­точ­но не­при­гляд­но. Ель­цин­ская власть, бес­по­щад­но стре­ляв­шая в бе­зо­руж­ных лю­дей, лов­ко от­де­ле­на от се­го­дняш­не­го Крем­ля и мо­жет рас­сма­т­ри­вать­ся как от­дель­ный фе­но­мен, у ко­то­ро­го нет про­дол­же­ния во вре­ме­ни: был и сплыл.

Од­на­ко тай­ная жизнь вла­с­ти и на­ро­да про­дол­жа­ет то ве­ли­кое вза­им­ное про­ти­во­сто­я­ние. Оли­гар­хат ни­как не на­сы­тит­ся и сжи­ва­ет про­сто­го че­ло­ве­ка со све­ту. Рус­ская ду­ша пла­тит без­жа­ло­ст­но­му рос­тов­щи­ку и хо­лод­но­му го­су­дар­ст­вен­но­му ап­па­ра­ту по-сво­е­му: внеш­не по­кор­ная, она ждёт ро­ко­во­го ча­са. И тог­да кар­ти­на раз­гро­ма по­ме­щи­чь­их уса­деб на­ча­ла про­шло­го ве­ка по­ка­жет­ся про­сто мел­ким ху­ли­ган­ст­вом по срав­не­нию с раз­вёр­ну­тым спи­с­ком на­род­ных бед в ру­ке по­том­ка Стень­ки Ра­зи­на и Емель­ки Пу­га­чё­ва.

Как пре­одо­леть та­кое гу­би­тель­ное раз­де­ле­ние стра­ны? Ска­зать прав­ду власть не мо­жет, слиш­ком мно­го тай­но­го ста­нет яв­ным. А на­род, так и не вый­дя из не­сча­с­тья, ка­жет­ся, по­мнит страш­ные по­дроб­но­с­ти мрач­ной эпо­хи, со­еди­нив­шей в се­бе пре­да­тель­ст­во и то­с­ку, са­мо­по­жерт­во­ва­ние и тру­сость, рас­чёт и про­свет­лён­ность.

Кни­га Вла­ди­ми­ра Ли­чу­ти­на «Год де­вя­но­с­то тре­тий… Взгляд из де­ре­вен­ско­го ок­на» не яв­ля­ет­ся пор­т­ре­том вре­ме­ни. Ско­рее пе­ред чи­та­те­лем воз­ни­ка­ет сам воз­дух рус­ской жиз­ни тех лет, и по­то­му так уме­с­тен под­за­го­ло­вок: «Из кни­ги пе­ре­жи­ва­ний». «Нет об­щей бо­ли, у каж­до­го боль своя, и толь­ко свою боль мы слы­шим и ощу­ща­ем во всей тя­го­с­ти», – с го­ре­чью пи­шет Ли­чу­тин. По­то­му и не скла­ды­ва­ет­ся в ве­ли­кий еди­ный на­род­ный глас та­кое мно­же­ст­во от­дель­ных слов – не­го­до­ва­ния, при­чи­та­ний, гне­ва, тре­бо­ва­ний спра­вед­ли­во­с­ти. Ка­жет­ся, что ги­бель­ный уны­лый по­кой во­ца­рил­ся на Ру­си, как на гро­мад­ном по­го­с­те. Но толь­ко вгля­дись в ли­цо рус­ско­го че­ло­ве­ка, вслу­шай­ся в его гру­бо­ва­тую речь, при­мерь­ся к его не­по­сти­жи­мой для ино­ст­ран­ца ло­ги­ке, – и пой­мёшь, что си­ла это­го ду­ха ещё не вы­ска­за­на в пол­ной ме­ре.

Сю­жет кни­ги до­ста­точ­но прост. Ав­тор с же­ной в го­лод­ную вес­ну уез­жа­ет из сто­ли­цы в де­ре­вень­ку, в мед­ве­жий угол Ря­зан­ской об­ла­с­ти, вос­ста­нав­ли­ва­ет свой ста­рый дом, по­ти­хонь­ку на­ла­жи­ва­ет хо­зяй­ст­во, по сель­ско­му обык­но­ве­нию за­во­дит по­ро­сён­ка… Че­ты­ре вре­ме­ни го­да – как че­ты­ре ча­с­ти по­ве­ст­во­ва­ния, вклю­ча­ю­ще­го в се­бя яр­кие кар­ти­ны ры­бал­ки и охо­ты, де­ре­вен­ско­го бы­та, опи­са­ния кре­с­ть­ян­ских ве­ро­ва­ний, за­пи­си из днев­ни­ка о сто­лич­ной кру­го­вер­ти, раз­мы­ш­ле­ния о на­род­ной ду­ше и по­ли­ти­ке, рас­сказ о дру­зь­ях.

Пи­са­тель­ский язык Ли­чу­ти­на здесь жи­во­пи­сен и про­зра­чен, про­ник­нут пси­хо­ло­ги­че­с­ки­ми ню­ан­са­ми, а по­рой ана­ли­ти­чен – в от­ли­чие от иных его ве­щей, где язы­ко­вая вязь плот­на и, ка­жет­ся, са­мо­до­ста­точ­на. Как буд­то ав­тор стре­мил­ся за­фик­си­ро­вать са­мое глав­ное не­сколь­ки­ми штри­ха­ми, опа­са­ясь пе­ре­ве­с­ти жи­вое чув­ст­во со­вре­мен­ни­ка – в ис­кус­ст­во, от­ра­жа­ю­щее ре­аль­ность очень ус­лов­но.

«Ни­кто не же­лал по­сту­пить­ся сво­ей гор­ды­нею, хоть на вре­мя уй­ти в тень, все си­лы при­ла­гая на ос­во­бож­де­ние ро­ди­ны… на каж­до­го ря­до­во­го бой­ца тут же сы­с­ки­вал­ся свой вождь, уп­ра­ви­тель, ко­то­рый та­щил крес­ло вла­с­ти под се­бя, и по­то­му пра­вед­ное де­ло тут же рас­сы­па­лось в клоч­ки». Очень точ­ное на­блю­де­ние, не по­те­ряв­шее с го­да­ми ин­тел­лек­ту­аль­ной ос­т­ро­ты. Ны­неш­няя круж­ко­вая «фе­о­даль­но-па­т­ри­о­ти­че­с­кая» раз­дроб­лен­ность на­чи­на­лась имен­но тог­да, впро­чем, как и ли­бе­раль­ный сго­вор для раз­де­ла «Рос­сии-пи­ро­га».

При­ме­ча­тель­но, что Ха­с­бу­ла­тов и Руц­кой ни­чуть не сим­па­тич­нее ко­ря­во­го Ель­ци­на и чмо­ка­ю­ще­го Гай­да­ра, а вот бе­зы­мян­ная часть ок­тябрь­ско­го столк­но­ве­ния раз­де­ли­лась на две по­ляр­ные люд­ские мас­сы. С од­ной сто­ро­ны, под­куп­лен­ные вла­с­тью «рас­ст­рель­щи­ки» пар­ла­мен­та и не­го­ду­ю­щей тол­пы в Ос­тан­ки­но, же­с­то­ко­серд­ные омо­нов­цы с «су­ме­реч­ной ду­шой». С дру­гой – че­ст­ные, жаж­ду­щие спра­вед­ли­во­с­ти лю­ди, съе­хав­ши­е­ся в Моск­ву с раз­ных кон­цов Рос­сии, при­чём иные чув­ст­во­ва­ли, что жи­вы­ми не вер­нут­ся. Ли­чу­тин при­во­дит по­ра­зи­тель­ный факт: в кар­ма­не по­гиб­ше­го за­щит­ни­ка Бе­ло­го До­ма на­шли оп­ла­чен­ный счёт на соб­ст­вен­ное по­гре­бе­ние.

«Для фа­ри­се­ев, от­ще­пен­цев и гор­ло­па­нов Бел­дом стал чёр­ным. Для мно­гих рус­ских лю­дей, что пла­ка­ли в то не­сча­ст­ное ут­ро чет­вёр­то­го ок­тя­б­ря, ког­да тан­ки би­ли пря­мой на­вод­кой по жерт­вен­ным лю­дям, не по­те­ряв­шим со­весть, быв­ший Чёр­ный Дом одел­ся в си­я­ю­щие ри­зы. Дол­го, труд­но, до­пу­с­тив мно­же­ст­во оши­бок и про­счё­тов, при­шли стра­даль­цы к это­му дню и этим днём очи­с­ти­лись».

«От­мще­ния хо­те­лось мне впер­вые в жиз­ни», – ро­ня­ет ав­тор «кни­ги пе­ре­жи­ва­ний».

Из­ве­ст­но, что ре­дак­цию га­зе­ты «День» раз­гро­ми­ли, за­чи­ст­ке бы­ла под­верг­ну­та вся Моск­ва. Алек­сандр Про­ха­нов, Вла­ди­мир Бон­да­рен­ко, Ев­ге­ний Не­фё­дов поч­ти пар­ти­зан­ски­ми тро­па­ми вы­еха­ли в про­вин­цию, к Ли­чу­ти­ну. Но, не вы­си­дев в ря­зан­ской де­ре­вень­ке и не­сколь­ких дней, вер­ну­лись в сто­ли­цу, со­зда­вать и вы­пу­с­кать но­вую оп­по­зи­ци­он­ную га­зе­ту. Этот эпи­зод стал уже поч­ти ле­ген­дой, од­на­ко с ка­кой теп­ло­той и уча­с­ти­ем пи­шет Ли­чу­тин о сво­их дру­зь­ях, и его вос­по­ми­на­ния, что на­зы­ва­ет­ся, «из пер­вых рук», ста­но­вят­ся дра­го­цен­ным че­ло­ве­че­с­ким и граж­дан­ским до­ку­мен­том.

Но по­ми­мо ель­цин­ской «рас­ст­рель­ной ко­ман­ды» и её жертв бы­ла ещё тре­тья си­ла, внеш­не ни­как се­бя не про­явив­шая: про­вин­ци­аль­ный рус­ский на­род, кре­с­ть­я­не – тяж­ко вы­жи­ва­ю­щие, те­ря­ю­щие близ­ких от вод­ки и то­с­ки, но хра­ня­щие в ду­ше древ­ний ро­до­вой за­вет. И пусть это уже во мно­гом не пол­ные фор­му­лы брен­но­го жи­тия, а толь­ко сло­ва, по­рой да­же бук­вы-зву­ки – всё-та­ки власть их та­ин­ст­вен­на и не­ис­тре­би­ма.

«Нет, это не ин­тел­ли­гент­щи­на; я зна­вал про­мыс­ло­ви­ков, ко­то­рые за­вя­зы­ва­ли с охо­тою, по­то­му что боль­ше не мог­ли уби­вать; ка­кое-то тя­го­ст­ное стес­не­ние и над­са­да вдруг на­ва­ли­ва­лись на ду­шу, и сам вид кро­ви вы­зы­вал сму­ту. Тот же де­ре­вен­ский про­стец-му­жи­чок, всем из­ве­ст­ный за­бой­щик ско­та, ко­му по мо­ло­до­с­ти за­ко­лоть ка­бан­чи­ка или за­ва­лить быч­ка, иль за­ре­зать ов­цу, – бы­ло раз плю­нуть, – вдруг от­сту­пал­ся от при­выч­но­го за­ня­тия и на­от­рез от­ка­зы­вал­ся уби­вать жи­во­тин­ку; серд­це, го­во­рит, тор­мо­зит, и да­же вод­ка не по­мо­га­ет…».

То, что впол­не обыч­но для Ру­си де­ре­вен­ской, где от са­мой зем­ли как буд­то идёт и на­став­ле­ние, и си­ла, про­ни­ка­ю­щие в кровь се­ля­ни­на – в го­ро­де пре­вра­ща­ет­ся в су­хую сен­тен­цию. А с умо­зри­тель­ны­ми ве­ща­ми, в от­ли­чие от «ор­га­ни­че­с­ких», об­ра­щать­ся про­ще. Так и за­ма­те­рев­шие омо­нов­цы – как пра­ви­ло, вы­ход­цы из де­ре­вень, ус­во­ив­шие жё­ст­кие за­ко­ны го­род­ской гон­ки за бла­го­по­лу­чи­ем. «Го­род креп­ко вы­су­ши­ва­ет че­ло­ве­ка до са­мой серд­це­ви­ны, вы­пи­ва­ет всё преж­де на­жи­тое, как бы рев­нуя к про­шло­му». В от­ли­чие от жиз­ни в при­ро­де, на ма­те­ри-сы­рой зем­ле, го­род пред­ста­ёт за­зер­ка­ль­ем, где преж­ние на­вы­ки лег­ко за­бы­ва­ют­ся, пи­шет Ли­чу­тин. Уро­жай гри­бов и ря­би­ны – к вой­не, гла­сит ста­рая при­ме­та. Кре­с­ть­я­нин на­сто­ро­жит­ся, а го­род­ской жи­тель от­пу­с­тит глу­пую шут­ку, за­ку­сив со­лё­ным гриб­ком стоп­ку вод­ки за вос­крес­ным сто­лом.

Де­ре­вен­ская ста­руш­ка Зи­на про­сит пе­ре­шить ей смерт­ное оде­я­ние. Преж­де пла­тье ши­ли – бы­ло впо­ру, а те­перь те­ло вы­сох­ло: «На том све­те ска­жут, это что за пу­га­ло идёт? Боль­но ши­ро­ко». Она го­во­рит о смер­ти как-то очень про­сто, по-жи­тей­ски, как буд­то дру­гая жизнь это лишь пе­ре­ме­ще­ние в ка­кую-то но­вую де­ре­вень­ку, толь­ко там всё – стро­го, оп­рят­но и свет­ло. Этот раз­го­вор по­ра­зи­тель­но пе­ре­кли­ка­ет­ся с об­ра­зом по­гиб­ше­го за­щит­ни­ка Бе­ло­го До­ма, с за­го­дя оп­ла­чен­ной по­гре­баль­ной кви­тан­ци­ей. Яс­ная ду­ша чув­ст­ву­ет веч­ные пре­де­лы и по­ни­ма­ет свой долг – пред­стать пе­ред Бо­гом в чи­с­то­те и по­ряд­ке. «Зи­на об­ми­на­ет шта­пель в ла­до­нях, ей нра­вит­ся, на­вер­ное, как по­дат­ли­во, шел­ко­ви­с­то ла­с­тит­ся ма­те­рия, при­ли­па­ет к по­тре­с­кав­шей­ся ко­же, в тре­щи­ны ко­то­рой на­всег­да въе­лась род­ная зем­ля».

А в эти ча­сы в сто­ли­це гре­мят взры­вы, го­рит осаж­дён­ный пар­ла­мент. «Ель­цин то­по­ром тё­са­ный, ого­ряй и пья­ни­ца, на­тво­рит де­лов, за­го­нит на­род в про­пасть, а сам в ям­ку ку­вырк. С ко­го та­да спро­сить?» Как ска­за­ла ста­руш­ка, так по­том и вы­шло. Ель­цин – в «ям­ке», спро­сить не с ко­го. Толь­ко на­род­ная па­мять со­дро­га­ет­ся от ужа­са и скор­би, от жа­ло­с­ти и гне­ва.

Вме­с­те с тем, кар­ти­ны при­ро­ды де­ла­ют рус­ский мир в кни­ге Ли­чу­ти­на во­все не бе­зот­рад­ным ме­с­том. Из­му­чен­ная ду­ша от­ды­ха­ет, на­пи­ты­ва­ясь ве­сен­ним про­зрач­ным све­том, глу­бо­кая во­да лет­ним ут­ром уми­ро­тво­ря­ет взгляд, осен­ние про­сто­ры ды­шат не­изъ­яс­ни­мым, все­лен­ским по­ко­ем. Снеж­ная бе­лиз­на буд­то сти­ра­ет ад­скую ко­поть, за­пач­кав­шую род­ную зем­лю. И вез­де сну­ёт жизнь, оза­бо­чен­ная са­ма со­бой, буд­то не по­ни­ма­ю­щая слов и по­ступ­ков люд­ских, но стран­ным об­ра­зом на них вли­я­ю­щая. Это поч­ти гип­но­ти­че­с­кое вли­я­ние ле­чит че­ло­ве­че­с­кую ду­шу и при­да­ёт ей вну­т­рен­нее рав­но­ве­сие. А ина­че не вы­дер­жит серд­це че­ло­ве­ка, ра­зо­рвёт­ся до вре­ме­ни от го­ря, от без­на­дёж­но­с­ти.

Цик­лич­ность вре­мён го­да под­ска­зы­ва­ет, что не веч­но бу­дут при­ра­с­тать но­вы­ми мо­ги­ла­ми рус­ские по­го­с­ты, и дет­ские го­ло­са опять за­зве­нят на ули­цах, опуш­ках, на бе­ре­гу ре­ки. Свин­цо­вая тя­жесть 1993 го­да не от­ме­ня­ет вес­ну, ле­то, осень, зи­му. Ли­чу­тин ин­ту­и­тив­но со­еди­нил в од­ном по­ве­ст­во­ва­нии при­род­ные за­ри­сов­ки и со­ци­аль­ные бои, го­речь на­род­но­го по­ра­же­ния и жа­н­ро­вые кар­ти­ны. Над рус­ской без­дной буд­то на­ст­лан лёг­кий мос­ток на­род­но­го пе­ре­жи­ва­ния. И вот уже ле­де­ня­щий хо­лод пре­да­тель­ст­ва и изу­вер­ст­ва не ско­вы­ва­ет кровь и не мерт­вит ум вся­ко­го че­ло­ве­ка, об­ра­тив­ше­го­ся к про­шлой и на­сто­я­щей бе­де род­ной зем­ли. Но вы­со­кий при­мер ут­верж­да­ет его в до­б­ре и со­ве­с­ти.

По­ни­мая это, сто­ит на­звать «Год де­вя­но­с­то тре­тий… Взгляд из де­ре­вен­ско­го ок­на» – кни­гой Пе­ре­жи­ва­ний и Вос­пи­та­ния.