Часть V.
СОЛНЦЕ СЛАВЯН.

По версии академика Б.А. Рыбакова, даже само название славяне происходит от корня «вене» и означает не что иное как «люди из земли венетов» . А тогда позднеримские авторы просто констатировали это как факт: «венетов называем славянами» . Хотя, надо оговориться, что процессы этногенеза в это время ещё кипели во всю и ни славян, ни германцев, ни многих иных национальных и наднациональных образований в оформившемся виде, такими, какими мы их знаем сейчас, ещё не было и в помине. Бывало даже так, что одно и тоже племя, разорванное разными потоками миграций, оказывалось по разные стороны «этнической баррикады». Так, часть племени ругов, сблизившаяся с германцами, впоследствии онемечилась, а другая его же часть – русы – сошлась со славянами и в будущем превратилась сами понимаете в кого…

А началась «славянская» история русов именно в описываемое время – в начале I века новой эры, и именно в описываемом месте – на бойком Прикарпатском перекрёстке.

Хотя, назвав прародину славян «бойким перекрёстком» я, мягко говоря, смягчил краски. Скорее, это было проходным двором: с запада лезли ещё амбициозные кельты и уже амбициозные германцы; с юга – даки и фракийцы, которых теснила Римская империя; а с востока – всё новые и новые волны азиатских агрессоров. А потому самый малоболезненный путь для славянской экспансии определился сам собой – на север, в исконные земли венетов. И протославяне под руководством деятельного воеводы Бодрича двинулись с Карпат к берегам Балтийского моря завоёвывать жизненное пространство. «vИ та земе повиеда есче мерзесте пре и злоиа оуживе [И та земля, как говорят, также опротивела нам войнами и злой жизнью] » («Велесова книга», 18а). Примкнули к ним и русы: «…Руште идяше со вядема и тоие хотиае унесте бозо сва оу до море […Русы шли с вендами и тоже хотели унести богов своих к морю] » («Велесова книга», 18а).

Результатом двухлетнего похода стало создание славянского союза племён, принявшего имя своего предводителя – бодричи или ободриты. Самым известным ободритом, сыгравшим в истории нашей страны немалую роль, станет сын бодричского князя Годослава и новгородки Умилы Рюрик.

Вскорости всё южное побережье Балтики стало славянским. Рядом с ободритами возник другой племенной союз – лютичей (их тотемом был волк, синоним лютый – отсюда и название). А поморяне стали не столько военно-политическим объединением, сколько профсоюзом – их специализацией на Балтике стало пиратство (земли их, как не сложно догадаться, примыкали к морю и назывались Поморяния, немцы позже исказят это слово и станут произносить как Померания). И всех их вместе с ляхами (поляками) и чехами соседние народы продолжали называть венетами: «Славяния в десять раз больше нашей Саксонии, если причислять к ней чехов и живущих по ту сторону Одры поляков, которые не отличаются от жителей Славянии ни своей внешностью, ни языком…» (Адам Бременский «Деяния священников Гамбургской церкви», 1066 г.).

Потеснить их удалось только однажды. В 155 году готы, обуянные целью создания Великой Свитьод, развернули широкомасштабное наступление на восток – этакий «дранг нах остен». И первый удар приняли на себя венеты. «Як бо вехом све рязесуте две – едина веднеста, а друга годя. А туто годь прибяде доне, а годя ся усилысяче тамо тва, а вяде стя ослабичеся… [И ведали мы про два края – один вендов, другой – готов. И тут готы пришли к нам, и готы эти усилились, а венды ослабели]» («Велесова книга», III 8/1). Как свидетельствуют римские карты того времени, готам даже удалось отбросить их назад к Карпатам, отрезав от моря. «Вендои, якове идеша до западе Суре, и тамо преде вразе земе раяшуте, и хыбену виру имуть, одержетеся на ине Боровынь [И вот вендов, которые ушли на запад солнца, и там землю пашут перед врагами, и шаткую веру имеют, победил Бор-воин [предположительно Бор-воином Ягайло Ган называет вождя готов Берига]]» («Велесова книга», 12а). Однако, Прибалтика была для готов лишь транзитной зоной и, обеспечив себе проход по венетским землям, они пошли дальше на юго-восток, чтобы сломать себе шею в лобовом столкновении со встречной волной завоевателей из-за Волги – с гуннами.

Гуннский всадник.

О, этот народ достоин того, чтобы сделать отступление от основной темы! Предки гуннов небольшой миролюбивый пастуший народец хунну обитал в Джунгарии, на территории современной Монголии. Задирал и притеснял его всяк, кто только мог. Дань хунну платили и западным соседям – согдам и восточным – сяньбийцам; а южные их соседи – китайцы, вообще, лучшие хуннские пастбища считали своими. А постоять за себя хунну не то, что не могли и не умели, а просто, выражаясь сегодняшним языком, не имели политической воли.

Продолжалось такое положение дел довольно долго, так, что все с ним смирились и считали, что было так заведено от начала времён. И в такой обстановке у тогдашнего правителя хунну родился сын Модэ. О детстве и юности Модэ сведений не сохранилось, но, можно предположить, что, как любая сильная личность, характер юный принц имел твёрдый, а нрав суровый. Из-за этого или по другой какой причине отношения у Модэ не сложились даже с собственным папой. Причём, не сложились настолько, что папа решил от сыночка избавиться, а трон передать другому своему ребёнку от младшей жены (жён, понятно, у него, как у любого степняка было несколько).
В голове у папы вызрел хитрый план, едва было не увенчавшийся успехом. Когда согдийцы, в знак гарантий ненападения потребовали от хунну заложника, в Согдиану был без размышлений отправлен Модэ. А папа его тут же объявил мобилизацию хуннских воинов для набега на согдов.

Папины планы Модэ разгадал, а потому по дороге убил стражника и сбежал. Поступок этот в среде забитых хунну выглядел столь выдающимся, что домой наследник престола вернулся триумфатором в статусе национального героя. Формирование кроны собственного генеалогического древа папе пришлось отложить…

К популярному царевичу со всех кочевий потянулись добры молодцы, увидевшие в нём свой единственный шанс стать порядочными людьми. А из них дальновидный Модэ, не имея в этой жизни иной опоры и защиты, начал формирование собственных военизированных подразделений на манер «потешных полков» Петра I.

Начал Модэ с простого: он обзавёлся «свистящими стрелами». В наконечнике такой стрелы сверлилось отверстие и, при полёте, она издавала пронзительный свист, указывая направление стрельбы. А остальным был отдан несложный приказ: всякий раз стрелять туда, куда пускает «свистящую стрелу» принц. И для проверки Модэ выстрелил в своего коня…

Что такое конь для кочевника, думаю, объяснять не надо. Выстрелили не все. А те, кто не выстрелил, подверглись единственной принятой у Модэ форме дисциплинарной ответственности – отрубанию головы.

Через какое-то время Модэ учения повторил. На этот раз он пустил «свистящую стрелу» в своего любимого сокола. И опять, те, кто пожалел красивую птицу, лишились голов. Зато, в третий раз, через ещё какое-то время, когда Модэ стрельнул в свою любимую жену, никто из его окружения ненужной жалости или необоснованных сомнений уже не выказал.

А ещё какое-то время спустя, охотясь с соратниками, Модэ встретил родного отца… Папу соратники так утыкали стрелами, что на похоронах многие из скорбящих подданных сомневались – вообще, он ли это?

И таким вот образом, в 209 году до нашей эры Модэ стал правителем хунну. Тут же на него посыпались проблемы внешнеполитические, доставшиеся ему в наследство. Не успел Модэ снять траур по папе, как к нему от соседей приехали первые баскаки и потребовали дань в виде лучших хуннских коней. Опять же, не будем объяснять, что такое конь для кочевника. Горячие головы из числа возмущённых таким требованием, схватились, было, за сабли, но мудрый Модэ сказал: «Мы не будем воевать из-за коней! » - и велел отдать всё, что требуют послы. А недовольным, по традиции, приказал отрубить головы.

Необоснованно решив, что они натолкнулись на неиссякающий источник халявы, послы вскоре приехали вновь с ещё более интересным предложением – отдать им самых красивых женщин во главе с женой самого правителя. Взрыв негодования и моментальную расправу над баскаками сумел остановить только Модэ: «От нашей жизни зависит судьба государства, а оно дороже женщин – мы не будем воевать из-за них! ». И опять всё требуемое отдали, а всем недовольным поснимали головы с плеч.

Разумеется, после такого приёма, баскаки не заставили себя долго ждать. Очередным требованием было отдать пограничную полоску земли. Потерявшие уже практически всё хунну, посчитали такое требование более чем мягким – земля та была пустынной и каменистой, ни жить, ни пасти скот на ней было нельзя. Но внезапно Модэ сказал: «Земля основа государства – землю мы не отдадим! ». Послам тут же отрубили головы, а той же ночью хунну выступили на соседей и разгромили их. Так взошла звезда хунну.

Ещё до смерти Модэ дань хунну платили уже не только соседи, но и соседи соседей. Своими набегами они затерроризировали Китай, а когда китайцы пошли на хунну войной, дело кончилось тем, что китайский император попал к ним в плен и, в обмен на жизнь, вынужден был подписать унизительный для себя мирный договор.

Почти триста лет Китай выплачивал хунну дань шёлком. Упорные и трудолюбивые китайцы одолели их смекалкой: завезли из Средней Азии азиатских скакунов, более резвых, чем низкорослые хуннские лошадки, адаптировали их к своему климату и «поставили на вооружение». Получив преимущество в мобильности, китайская кавалерия стала не только успешно отражать набеги на собственную территории, но и вести боевые действия по ту сторону Великой стены. А в 93 году нашей эры китайцы наголову разгромили хунну.

Над хунну, как над народом, возникла перспектива кануть в лету. Часть их была вырезана победителями, часть угнана в рабство, часть рассеяна по Южной Сибири. А какая-то малая толика, по оценкам Л.Н. Гумилёва, не более тридцати тысяч человек, прикрываясь арьергардными боями, совершила беспрецедентный марш-бросок через весь Казахстан, прорубилась через полчища кангаров (печенегов) и в 50-х годах II века вышла к Волге. Какой ценой хунну далось спасение можно судить хотя бы по тому факту, что во время перехода они потеряли почти всех женщин, просто физически не перенёсших тягот и лишений.

Но, хунну оптимизма не теряли. Женщин они себе добыли, сделав набег на алан, а, породнившись с вогулами (нынешними манси), они стали теми грозными гуннами, которые скоро сотрясут всю Европу.

Собственно говоря, никакими новшествами гунны копилку военно-технической мысли не обогатили. Не было у них даже обязательной в то время латной кавалерии парфянского типа, которую мы детально разбирали чуть выше. Зато бороться с ней они научились ещё у себя в Джунгарии, в постоянных стычках с согдийскими тяжёлыми всадниками. Эту тактику в будущем доведут до совершенства татаро-монголы. Уклоняясь от прямого контакта, но, не выходя из столкновения и постоянно маневрируя, гунны кружили вокруг противника, осыпая его стрелами до тех пор, пока его кони и люди не выматывались, а затем сразу кидались в ближний бой, где длинные копья латников становились только помехой.

Но ещё лучше освоили гунны другое оружие – психологическое. Главной целью первого же их нападения на противника было не уничтожение его войск, а наведение паники. Не вступая в навязываемые им сражения, гунны сразу же уходили в глубокий рейд по тылам, где население поголовно вырезалось, а населённые пункты предавались огню. Мгновенно распространяющиеся слухи о нечеловеческой жестокости гуннов, деморализовали защищающихся, вносили расстройство в их ряды и подавляли волю к сопротивлению.

По этой же схеме в 371 год году гунны начали разгром готов. На берегах Дона воины императора Германариха подготовили непробиваемую линию обороны. Гунны на неё не полезли, а, форсировав Керченский пролив, через Крым вышли им в тыл и сразу начали применять тактику «выжженной земли». А когда готы узнали, что в тылах у них уже истреблено всё, что когда-то могло дышать и мыслить, нервы их сдали. Этого удара оказалось достаточно, чтобы их империя, удерживаемая в основном силой оружия, рассыпалась как карточный домик: покорённые племена восставали, а сами готы, вместо того, чтобы объединиться перед лицом общей опасности, развязали междоусобицу.

Игроки второго плана – славяне – к приходу гуннов отнеслись неоднозначно. Одни восприняли их как освободителей и тут же принялись истреблять остатки деморализованных готов. Другие отошли в леса, где гуннской коннице было не развернуться, и встали в глухую оборону. Я разбираю гото-гуннскую войну, казалось бы, непосредственного отношения к нашей теме не имеющую, столь внимательно вот почему: она спровоцировала первый раскол ещё даже не сложившегося славянства. С этого момента все хронисты стали разделять славян на антов (союзники гуннов), склавинов (противники гуннов) и венетов (не затронутых напрямую гуннским нашествием, а потому к ним нейтральных) – ныне с ними связывают, соответственно, пеньковскую, колочинскую и пражско-корчакскую археологические культуры. «Они, происходя из одного племени, имеют теперь три имени венеды, анты и склавины» (Иордан, VI в.). Углубление этого раскола много позже выльется в разделение славян на южных, восточных и западных.

Тут хочу вступиться за охаянную с перепугу римскими хроникёрами репутацию гуннов. Действительно безжалостные на войне, сразу по окончании боевых действий они становились по отношению к покорённым народам справедливейшими правителями своего времени. В их империи не допускалась ни национальная, ни религиозная дискриминация, а всем желающим на их территориях предоставлялись равные с «чистокровными» гуннами права. Соответственно, под их юрисдикцию с охотой шли разные малочисленные и угнетённые племена, получавшие у гуннов защиту и равноправие – отчасти этим объясняется стремительное увеличение численности гуннов. Для справки, стать в то время гражданином Римской империи, с которой гунны скоро столкнутся, было не легче, чем сегодня получить грин-карт в США.

Те же склавины, поначалу воспринявшие гуннов враждебно, очень скоро увидели, что к союзным им антам гунны относятся по принципу «враг моего врага – мой друг» и начали резко менять ориентацию. Поэтому-то Ягайло Ган в «Велесовой книге» противоречит местами сам себе, то, обзывая гуннов «жаждущими крови славянской», а то, бахвалясь, как славяне в союзе с Атиллой, громили готов и ходили на римлян: «…И се по ниех текоста иегуны, о краве слвныех жадячете. И та борба зурива бя […А за ними потекли гунны, жаждущие крови славянской. И была борьба с ними суровой]» («Велесова книга», I 4б); «И Атила вои ны подржашиут и такве имяхоме вятезства о вразе. Се бо теие десяте рехы имаи, тои величие бане прячет Леве [И тут Атиллы воины нас поддержали, и мы победили врагов. И так десять королей разбили. И их бана владыку Льва [имеется в виду папа римский Лев I Великий] полонили] » («Велесова книга», II 7а).

Гунны под руководством Атиллы прокатились по Европе и, обескровленные войной с Римской империей, добили сами себя в ходе развязавшейся после смерти последнего гражданской войны. Их осколки, например чуваши, больше никогда не выступали в качестве сколь-нибудь заметных игроков на сцене мировой истории. А нам гунны оставили на память о себе топоним Венгрия (Hungary – дословно «гуннская» ) и такую прекрасную вещь как солёное сало, ставшее едва ли не деликатесом славянских трапез.

К счастью для венетов, они остались в стороне от основного театра военных действий и потоков Великого переселения народов. Однако, и их мечам хватило работы. Когда готы отбросили венетов от Балтики, а сами ушли восстанавливать Великую Свитьод, на временно опустевшие земли нацелились айстии – предки литовцев. С прытью не характерной для прибалтов, они распространились от нынешней Калининградской области далеко за Вислу. А потому, когда, оправившись от готского погрома, венеты потянулись в родные места, то нашли их уже захваченными. В развязавшейся войне непрошенных гостей разгромили и вытурили за Вислу. С этого момента на западном берегу Вислы поселились предки тех, кого Нестор назовёт вятичами и радимичами «от ляхов».

Но домой, на туманные берега Балтики захотели вернуться не все. Русы, например, предпочли поискать счастья в других местах, а потому, объединив вокруг себя ряд таких же «безземельных» племён с шаткими позициями, повели их не на север, а на восток, в Поднепровье, возрождать Великую Скифию. Этот разношёрстный конгломерат, присоединившийся в том походе к русам, стал по их этнониму именоваться русичами или русскими. Так имя нашей нации впервые появилось на страницах истории. Обратим внимание, речь идёт о 150-160-х годах, тогда как по несторовско-карамзинской версии отсчёт истории России надо начинать с 862 года, но «серьёзных учёных» такая нестыковка абсолютно не смущает – подумаешь, какая мелочь, всего-то 700 лет! Основная масса русов осела по Десне – запомним этот момент, ниже это нам очень пригодится.

Нашествие гуннов, вызванные им общеевропейская война и массовые миграции, оставшиеся в короткой человеческой памяти под именем собственным Великое переселение народов, на время истощили запас пассионарной энергии. Если теперь из-за Волги и появлялись новые лица, то это были не грозные орды неудержимых захватчиков, а потрёпанные кем-то где-то беженцы, покинувшие в ходе мелочных разборок родные кочевья.

Например, так, на Балканы, под крыло набирающей силу Византийской империи, переселились утургуры и кутургуры, разбитые у себя на родине савирами. Их я упомянул для иллюстрации причуд этногенеза. Кутургуры были тюркским племенем, однако на Балканах ославянились и стали вполне славянским народом болгар. С их победителями савирами (сабирами в другом произношении – отсюда и название Сибирь) судьба тоже пошутила. Сами, в свою очередь, будучи побиты тюрками, они ушли в леса нынешней Европейской части России и, слившись с уже живущими здесь славянскими племенами, превратились в северян – будущее население вполне русского Чернигово-Северского княжества.

И с IV по VI век в Европе установилось относительное затишье. С глобальной точки зрения в истории в это время наступил явный регресс, когда останки рухнувшего колосса – Римской империи, охватывавшей в лучшие времена треть известных тогда земель – стали разлагаться на микроскопические самостийные «княжества» и «королевства», распространяющие свою юрисдикцию, в лучшем случае на две-три деревни. Но с другой стороны, это же самое время стало временем становления наций, временем легенд и преданий, временем короля Артура и Зигфрида Нибелунга…

Основные пути расселения славян из Карпатского региона.

А для славян это время было поистине «золотым веком». Они занимали территорию, от Эльбы на западе до Оки на востоке, и от Балкан на юге до Ладоги на севере. Причём, те земли, которые ныне считаются исконно славянскими, славяне ещё только осваивали, а, поступательно развиваться, как ни парадоксально, смогли те из них, кто проживал на территориях впоследствии утерянных. И столь счастливый шанс выпал именно венетам.

В V веке приписываемая венетам пражско-корчакская археологическая культура занимает огромную территорию внутри треугольника Одер-Висла-Днестр. В VI веке она уже доходит до правого берега среднего Днепра – с этого момента эти земли окончательно становятся славянскими. В среднем течении Одера возникает славянская суковско-дзедзинская культура. С VI века от среднего Днестра до среднего Днепра прослеживается ещё одна предположительно славянская археологическая культура – пеньковская. В 530-х годах славяне оттесняют германские племена от верховий Эльбы и расселяются на территории современной Чехии, а в 560-х после ухода лангобардов – в нынешней Моравии. А к середине VI века носители пражско-корчакской и пеньковской культур, крупными массами обогнув с юга Карпаты выходят между Днестром и Дунаем к границам Византии. К этому времени относится сообщение Иордана: «…теперь они [венеды] свирепствуют повсеместно».

Византию славяне изрядно трепали и до того, да, так, что в 493 году император Юлиан собственной персоной пал в битве, «сражённый скифским железом». А с 531 года упоминания о них у византийских хронистов становятся постоянными: «Гунны, анты и склавены уже много раз форсировали [Дунай] и наносили невосполнимый ущерб римлянам [византийцам]» (Прокопий Кесарийский «История войн», 531 г.).

В VI веке славяне начинают активные действия на Кавказском направлении и принимаются вовсю пиратствовать не только на Чёрном, но и на Каспийском морях. Причём, больше всех достаётся Шемахе – родине главной героини пушкинского «Золотого петушка» Царь-девицы – Шемаханской царицы. А правитель Дербента в 643 году, когда арабы, развернувшие наступление на Закавказье, потребовали с него дань, предложил им такой вот очень своеобразный «бартер»: «Я зажат меж двух врагов, хазар и русов. Последние – враги всего мира. Поскольку одни мы знаем, как воевать с ними, давайте воевать с ними, вместо взыскания с нас дани». И арабы сочли такое предложение для себя более чем выгодным, ибо уже имели представление о славянах: «Русы мужественны и храбры. Когда они нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его весь. Женщинами побежденных пользуются сами, а мужчин обращают в рабство. Ростом они высоки, красивы собою и смелы в нападениях» (Ибн Руст).

Ну, и, наконец, в 627 году славяне высадились на Крите; в 658 году – взяли под контроль Эгейское море; в 668 году – захватили плацдарм в районе Никомедии и Никеи в Малой Азии и, где-то в то же время, окончательно обосновались на Балканах. Про последний факт патриарх Николай III написал: «218 лет славяне хозяйничали в Греции и римляне не смели вообще показываться на Пелопоннесе». Вторит ему и Иоанн Эфесский: «Они стали богаты, имеют много золота, серебра, табуны лошадей и оружие, и научились вести войны лучше самих римлян».

В этот период их взлёта, славянам не по плечу оказался всего лишь один-единственный враг, традиционный и необоримый по сей день – разобщённость. «Славяне – народ столь могущественный и страшный, что если бы они не были разделены на множество поколений и родов, никто в мире не мог бы им противостоять» (Аль-Бекри, VIII век).

Территория максимального распространения славян к VII веку.

Но вернёмся в Прибалтику, к венетам. Их племенные союзы бодричей, лютичей, поморян, лужичан, вагров оформляются к этому времени во вполне полноценные княжества. Географ Адам Бременский пишет о них: «Славянских народов существует много. Среди них наиболее западные – вагры, живущие на границе с трансальбингами. Их город, лежащий у моря Алдинбург [Стариград]. Затем следуют ободриты, которых теперь называют ререгами, а их город Магнополис [Велиград]. К востоку от нас живут полабинги [полабы], город которых называется Рацисбугром [Ратибор]. За ними лингоны [глиняне] и варабы. Далее следуют хижане и черезпеняне, которые отделяются от долечан и ратарей рекой Пеной и городом Дымином… Хижане и черезпеняне живут к северу от реки Пены, долечане и ратари – к югу. Эти четыре народа по причине храбрости называются вильцами или лютичами… Из всех них самыми могущественными являются ратари, живущие в центре… Их город – всемирно известная Ретра [Радигост] ».

До классических империй раннего средневековья славянские племенные союзы не дотянули по единственной причине – у венетов не было абсолютной монархии как таковой. «Эти племена не управляются одним человеком, но издревле живут в народоуправстве и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим» (Прокопий Кесарийский «История войн», 531 г.). Основной политической формой в их княжествах была вечевая демократия, знакомая нам в её новгородском варианте. Вече было наивысшим органом власти. На нём призывались на княжение правители и на нём же они отправлялись в отставку. «Вечаи имае. О то режечено о вечете я акы иессте. Аче сого не речена не есть бы. Изберяча конеязи од полудя до полудя, а тако живиаеии мы же семы, имо помоче даяхом, а тако бяхом [И имели мы вече. И то, что решено было на вече, то принималось за истину. А что не было принято, не должно было быть. Избирали мы князя от собрания до собрания, и так мы жили, и им помогали, и было так] » («Велесова книга», II 2а). Но, это же было и слабой стороной. В многоголосице тонули разумные предложения. Верх, как правило, брал тот, у кого крепче был не ум, а глотка. А на «руководящие должности» пролезали не жёсткие и дельные организаторы, а велеречивые и многообещающие демагоги-либералы или легко контролируемые ничтожества-ставленники определённых кланов. А бывало и так, что решения веча «протаскивались» назло оппонентам, пусть даже в ущерб себе. Наверно, поэтому Маврикий писал, что славяне «…питают друг к другу ненависть и ни в чём не могут согласиться друг с другом».

И если бы в это время в славянской среде нашёлся сильный вождь, типа, Германариха или Карла Великого, этакий венетский Наполеон, сумевший привести всех к общему знаменателю, то, кто знает, как бы выглядела сегодня карта Европы, а то и Мира!

На гегемонию в западно-славянских землях претендовали лютичи. Они были, во-первых, выгодно расположены стратегически, в самом центре славянских земель, защищаемом от внешних угроз периферийными племенами, теми же ободритами. А, во-вторых, на их землях находились крупнейшие венетские культовые центры. Сообщает Гельмгольд фон Бозау: «…ратари же и долечане желали господствовать вследствие того, что у них имеется древнейший город [Ретра] и знаменитейший храм, в котором выставлен идол Радегаста, и они только себе приписывают единственное право на первенство потому, что все славянские народы часто их посещают ради получения ответов и ежегодных жертвоприношений…».

Ретра или по-славянски Радигост был городом-храмом, местом пребывания провидцев-прорицателей: «В городе нет ничего, кроме искусно сооружённого из дерева святилища, основанием которого служат рога различных животных. Снаружи, как это можно видеть, стены его украшают искусно вырезанные изображения различных богов и богинь. Внутри же стоят изготовленные вручную идолы, каждый с вырезанным именем, обряженные в шлемы и латы, что придаёт им страшный вид. Главный из них зовётся Сварожич; все язычники уважают и почитают его больше, чем остальных» (Дитмар Мерзебургский «Хроника», XI в.). А поскольку никакие более-менее важные дела без совета с оракулом не решались – это обеспечивало ему особый статус, несмотря на обилие у венетов других храмов: «Сколько округов в тех краях, столько там и храмов, в каждом из которых почитается неверными идол того или иного демона. Причём вышеупомянутый город занимает среди них особое положение. Отправляясь на войну, они прощаются с ним, а с успехом вернувшись, чтят его положенными дарами» (Дитмар Мерзебургский «Хроника», XI в.).

Вторым таким центром была Аркона. Если место расположения Ретры, павшей жертвой германской экспансии на Восток и стёртой с лица земли рыцарями императора Генриха Льва, до сих пор не установлено, то где была Аркона мы знаем точно. Место это – одноимённый мыс на острове Рюген. Сегодня он принадлежит Германии, а во времена оны им владело полабское племя руян из племенного союза лютичей. И назывался он тогда не Рюген, а Руян – что ещё не узнали? Это же остров Буян русских сказок и заговоров: «На море-окияне, на острове Буяне…» - велика же ты, память народная!

Детальное описание реальной, а не сказочной Арконы оставил Саксон Грамматик в книге «Деяния данов» (XIV в.): «Город Аркона лежит на вершине высокой скалы; с севера, востока и юга огражден природною защитой... с западной стороны защищает его высокая насыпь в 50 локтей... Посреди города лежит открытая площадь, на которой выделяется деревянный храм, прекрасной работы, но почтённый не столько по великолепию зодчества, сколько по величию бога, которому здесь воздвигнут кумир. Вся внешняя сторона здания блистала искусно сделанными барельефами различных фигур, но безобразно и грубо раскрашенными. Только один вход был во внутренность храма, окружённого двойной оградой». Что-то это мне напоминает: ров, вал, двойной уровень концентрических ограждений, дерево – как основной строительный материал… да, даже, сами названия: Аркона – Аркаим…

Арконский храм был посвящён богу Свентовиту (хотя, скорее всего немецкие летописцы исказили так славянское имя Святовид). «В здании огромное изваяние, во всем подобное человеческому телу, но величиной превосходившее, удивляло четырьмя головами и столькими же шеями, из которых две видны были со стороны груди, две - со спины. И спереди, и сзади одна голова вправо, другая влево смотрела. Косматые бороды, подстриженные волосы показывали, что искусство художника подражало обычаю руян в уходе за головой. В правой руке [бог] держал рог, изготовленный из разного рода металлов, который жрец этого святилища обычно каждый год наполнял вином, чтобы предсказать по уровню жидкости урожай будущего года. Левая рука наподобие лука упиралась в бок. Рубаха ниспадала до голеней, которые, из разного рода дерева сделанные, так скрыто в коленях соединялись, что место скрепления нельзя было заметить иначе как при тщательном рассмотрении. Ноги касались земли, а их основы скрывались в грунте. Невдалеке были видны узда и седло бога и многие знаки его божественности. Из них вызывал удивление заметной величины меч, ножны и рукоять которого, помимо превосходного резного декора, украшали серебряные детали» (Саксон Грамматик «Деяния данов», XIV в.).

Свентовит Константина Васильева заметно отличается от описания Саксона Грамматика, но от этого не менее впечатляющ.

Свентовит (будем называть его в общепринятом порядке) был состоятельным мужчиной. Помимо описанных Саксоном узды, седла и меча с дорогущими ножнами, у него был собственный конь, обязательно белой масти, на котором не только никому не позволялось ездить, но преступлением было даже вырвать волосок из его гривы или хвоста. Считалось, что на этом коне Свентовит незримо присутствует в каждой битве. Была у него собственная гвардия – 300 всадников, содержащихся при храме, вся военная добыча которых шла ему. А остальные воины из своих трофеев «откатывали» Свентовиту третью часть. На пике могущества западных славян Свентовиту платили дань покорённые народы – даны, например. Своя доля была у него и в пиратских предприятиях – дело это у славян зазорным не считалось и пираты, люди суеверные, как все моряки, перед каждым выходом в море приходили получать у Свентовита благословение. Гражданское же население платило на содержание храма ежегодный обязательный оброк, дополняемый обильными частными и общественными пожертвованиями. Кроме золота Свентовит принимал только царственных расцветок ткани, поэтому, как свидетельствует Саксон Грамматик: «…за тайными запорами… кроме обилия денег, было собрано много пурпурных тканей, дырявых от времени».

Ещё при храме жил приручённый орёл, бывший одним из символов Свентовита: «Свентовита символизировали разные знаки, в частности, резные орлы и знамёна…» (Саксон Грамматик «Деяния данов», XIV в.). «Арконский орёл» со временем станет самостоятельной геральдической фигурой. Самым бессовестным образом её узурпируют немцы, когда сделают гербом Третьего рейха. Гитлер, видимо, не знал, что государственную символику страны «высшей расы» он ворует у тех, кого на партийных сборищах объявляет недочеловеками! Именно по этому я брался и буду браться за арийскую тематику во всех её проявлениях. Я не собираюсь отдавать память моих предков на откуп недоноскам, подавляющим свои комплексы неполноценности идеями расовых и иных превосходств. Моя работа, в широком смысле – это работа по развенчанию стереотипов об исключительной собственности германского (да, и всякого другого) фашизма на арийское наследие. И лично для меня это продолжение того дела, которое начал мой дед красноармеец Александр Васильевич Орлов под Севастополем горячим летом 1942 года!

В гербе фашистской Германии нет ни одного собственно германского элемента: «арконский орёл» позаимствован у славянского бога Свентовита, венок из дубовых листьев – у славянского же бога Сварога, а свастика – общеарийский символ солнца.

Даже такое «дизайнерское решение» как поворот свастики на 45 градусов принадлежит не Гитлеру – в 1917 году в таком виде она уже присутствовала на банкнотах Временного правительства.

Эта комбинированная геральдическая фигура рассматривалась после падения самодержавия как один из вариантов государственного герба Российской Республики и, если бы не большевистский переворот, то НСДАП осталась без партийной символики.

Небольшое отступление по вопросу об истории этносов и территорий. Вот пример: сообщения авторов XI-XIV веков об Арконе и Ретре мы, к сожалению, не можем дополнить ни одной новой деталью. Называемые современниками «всемирно известными» и «знаменитейшими», самые крупные и богатые города своего региона, культовые и культурные центры без следа канули в лету. На Арконе не удосужились провести элементарных раскопок, а Ретру, вообще, не нашли, вернее, даже искать не стали, несмотря на персистирующие слухи о несметных кладах, сокрытых в её окрестностях. Причина проста: этнос-носитель культуры покинул эти места, славянская культурная традиция прервалась, а поселившихся здесь немцев интересовало только собственное героическое прошлое – какое им дело, что до них на этих землях тысячу лет жили какие-то унтерменши.