Андрей Блинушов, Рязанский "Мемориал". В ведомственной книжке, подготовленной в 1988 году сотрудниками Рязанского управления КГБ СССР - "Опасности навстречу" [1] - содержится серьёзный выпад в адрес жены премьера Временного правительства России Александра Федоровича Керенского.
Открываем страницу пятнадцать упомянутой книги:
Проблема в том, что "О.Некрасова" не была женой Керенского. Непонятно, что это вообще за персонаж.
Женой премьера свергнутого большевиками законного правительства революционной России была Ольга Львовна Барановская-Керенская (1886-1975), внучка известного тогда академика Василия Павловича Васильева. Будущий глава правительства адвокат Александр Федорович Керенский познакомился с Ольгой Львовной в Петербурге, где она училась на Высших женских курсах. Они обвенчались в 1905 году, в том же году у них родился сын Олег, в 1907-м - Глеб. В преклонные годы Керенский признавался, что "Ольга Львовна была очень красивой женщиной" [2].
Но личная жизнь Ольги Львовны с Керенским к середине 1917 года фактически расстроилась. Весной 1918 года А. Ф. Керенский был уже за границей, а его жена с двумя сыновьями и матерью - в Петрограде. Оставшись после большевистской революции без средств к существованию, Ольга Львовна набивала папиросные гильзы табаком на продажу. Одна из большевистских газет писала:
Сам Керенский за границейТам, где царские отбросы,
А жена его в столице
Набивает папиросы
[3]Сама Ольга Львовна в мемуарах вспоминает один эпизод, который, возможно, проливает свет на упомянутый странный пассаж в чекистской книжке. И, не исключено, что он свидетельствует о спланированной против неё провокации ЧК [4]:
"<...> В эту страшную зиму мрака, холода, голода, грабежей с убийствами, обысков с арестами и всех ужасов нашей коммунистической революции, я совершила ряд поступков, из-за которых и из-за какого-то нелепого донкихотства едва не погибла я сама и таким образом едва не погубила и моих сыновей, Олега и Глеба, так как, что сталось бы с ними после моей гибели, одному Богу известно.Однажды явился ко мне с видом заговорщика один довольно видный эсер (я не буду называть его имени- Бог с ним) и сказал, что у него хранятся несколько мешочков с крестами и медными вещами, пожертвованными солдатами в фонд Учредительного Собрания. Держать их у себя он больше не может, так как боится: в городе идут повальные обыски и ему не сдобровать, если эти вещи найдутся у него. Поэтому он пришел спросить меня, не возьмусь ли я спрятать и хранить их у себя.
Признаюсь, что в глубине души я страшно рассердилась и возмутилась. Мне было противно даже смотреть на этого человека. Мужчина, правда женатый, но детей у него не было; партийный человек, и следовательно, человек, в котором должны были жить большое сознание долга и готовность выполнять возложенные на него обязанности, какими бы опасностями они ни сопровождались.
И вот этот человек приходит ко мне, к женщине с двумя детьми, притом же никогда не принадлежавшей ни к его, ни вообще ни к какой партии, к женщине, к тому же носящей фамилию человека, одного имени которого было достаточно, чтобы подвергнуться всяким опасностям.
И этот партийный человек явился ко мне и хладнокровно заявил: я боюсь держать эти вещи, так как расправа будет суровая, если их у меня найдут, так вот, возьмите и держите их вы.
Больше из раздражения и из желания как бы унизить его своим поступком, показать ему, что он трус, а я, женщина, не боюсь, я сказала ему, что хотя я и не вижу, почему для меня менее опасно, чем для него, хранить эти мешки, но если ему девать их некуда, а принадлежат они Учредительному Собранию, то я согласна их принять и буду их хранить.
И вот в течение нескольких дней он появлялся все с тем же конспиративным заговорщическим видом и с маленьким чемоданчиком в руках, в котором он и перенес ко мне десятка полтора холщовых мешочков, очень увесистых, так как они были набиты медными нательными крестиками, образками, такими же цепочками, медалями - вещами крайне тяжелыми, но почти без всякой цены.
Забрала я эти мешочки и решила положить их в ванную комнату, за ванной, так как вода в трубах уже замерзла, водопроводы не действовали и в ванную комнату входить никому не приходилось.
Через некоторое время я пошла навестить своих друзей - Яновских. <...> Яновский был выбран председателем Домового комитета того дома, в котором они жили. И вот среди разговора он вдруг сказал: "А знаете, сегодня ночью будут повальные обыски в нашем районе. Я получил об этом извещение".
Я сейчас же поняла, что обыски, наверное, будут и в других районах и, следовательно, и в нашем, и что надо поскорее куда-нибудь вынести мешки из квартиры.
Ничего не сказав Яновским, я поспешила с ними проститься и побежала домой. Мама уже спала. Будить ее и пугать раньше времени мне не хотелось. Но куда девать мешки?
В петербургских квартирах на черной лестнице при каждой квартире были сделаны шкапы под окнами, в которых в былые времена хранилась провизия и которые обычно запирались на ключ. Но теперь наш шкап стоял открытым, так как хранить в нем нам было решительно нечего и наполнен он был разным хламом: разбитой посудой, какими-то рваными рогожами, пустыми бутылками и т.п.
В этот-то шкап я и перетаскала свои мешочки, поставила их подальше к стене, прикрыла, как могла, рогожами и бутылками и немного успокоилась, так как решила, что обыскиватели и не подумают заглядывать в шкап, находящийся на лестнице, так сказать, на проходной дороге и открытый для всех и каждого, желающего в него заглянуть.
Спать я не легла, а осталась ждать ночных гостей. Часа в два ночи раздался звонок. Зная уже, что это означает, я поскорее разбудила маму, шепнула ей, что мешков уже в квартире нет, и затем впустила поздних посетителей.
Обыск прошел благополучно. На этот раз искали и отбирали "излишки" провизии, но так как у нас не только излишков, но и вообще ничего не было, то они довольно скоро удалились.
Один из солдат только спросил меня, почему у нас так много портретов Керенского, и когда узнал, что это квартира его семьи, то, против ожидания, он не удвоил своего рвения при обыске, не сделался грубым, а только покачал головой и глубокомысленно сказал: "Да, бывает, бывает!"
Вероятно, в его уме встало имя Керенского и тот ореол, которым он когда-то был окружен, и с именем которого, наверное, у этого простого солдата было связано представление о богатой и сытой жизни. А тут в холодной, едва освещенной и уже наполовину опустошенной квартире он увидел все свидетельства бедности, полуголодного существования, и его "бывает, бывает", вероятно, резюмировало все промелькнувшие в его голове мысли о превратностях судьбы. Мы так это и поняли, обе в голос повторили за ним "да, бывает, бывает", и вскоре мирно расстались.
Такие повальные обыски, сопровождаемые иногда и облавами, когда солдатами окружался весь квартал, бывали довольно часто. В случаях облав искали "спекулянтов" или "преступников", как однажды искали у меня Керенского; при повальных же продовольственных обысках наряд солдат ходил из дома в дом, и если им казалось, что запасов слишком много, то провизия забиралась; иногда же заданием обыска было отобрать у буржуев деньги, драгоценности, золото - в таких случаях конфисковывалось все, что они находили, по их произволу. <...>"
Однако последствия не заставили себя ждать - Ольгу Львовну арестовали. Не добившись нужных показаний, ее с детьми и матерью отправили из Питера в Москву, в ВЧК. [7]
Этапирования на Лубянку редко кончались благополучным исходом. Но Ольге Львовне повезло - после не слишком продолжительного следственного заключения Барановскую освободили. И даже с возможностью проживания в Петрограде, правда, под надзором.
C мая по август 1918 года Ольга Керенская с сыновьями жила в Усть-Сысольске, в пригородной деревне Кочпон. Ее туда привез Питирим Сорокин и поселил в семье своего хорошего знакомого петербургского архитектора А.В. Холопова. Ольга Керенская жила в Усть-Сысольске открыто - о ней даже местная газета "Зырянская жизнь" писала: Керенская покупает продукты на рынке по высоким ценам. Так ведь та же газета еще и письмо-опровержение Керенской опубликовала. Чекисты вновь арестовали Ольгу Львовну 20 августа 1918 года, провели обыск, допросили. Но хода делу не дали, а этапировали в город Котлас. Конвоировал ее будущий классик коми советской литературы Виктор Савин, работавший в то время в ЧК.[8]
"В городе начались ограбления квартир и убийства. Прислуги почти никто уже, кроме коммунистов, не держал, дворники были упразднены, охранять дома и квартиры было некому… Мы уже понимали тогда, что надо только стараться сохранить жизнь, не быть убитыми грабителями, не умереть с голоду, не замерзнуть" - вспоминала в 1935 году Барановская.
Она ходатайствует о выезде из России - болен младший сын, ему необходима специализированная медицинская помощь. ЧК отказывает жене Керенского."<...> В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла… Тротуаров уже не было, и не было ни конного, ни трамвайного движения (лошади все были съедены), улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди. И как горькая насмешка, на каждом шагу развевались огромные плакаты: "Мы превратим весь мир в цветущий сад".
Ольга Львовна идет на отчаянный и довольно рискованный шаг - покупает фальшивый эстонский паспорт [9]:
"<...> Нелегко мне было решиться на этот отъезд. В России я оставляла все, что мне было дорого в прошлом, кроме детей. Я ехала за границу без денег, одна с детьми, не зная даже, в какую именно страну мы едем, не имея за границей ни родных, ни друзей. Мы предполагали, что Александр Федорович живет в Англии, но того, что мы едем к нему, у меня не было и в мыслях. Наша семейная жизнь была кончена, окончательно разрушена. И я имела все основания предполагать, что А. Ф. живет за границей со своей новой семьей.
Рядом с грандиозным водоворотом событий, вертевшим, коверкавшим и ломавшим Россию, рушилась, ломалась и окончательно сломалась и моя семейная жизнь. И из-под всех развалин прошлого, и личных, и общероссийских, я должна была выкарабкиваться сама, как умела, таща за собой и моих детей, иногда только хватаясь за протянутые из жалости чужие руки..."
Их старший сын Олег Александрович Керенский стал выдающимся инженером-мостостроителем, проектировал знаменитый мост через пролив Босфор в Турции и был награждён королевой Елизаветой II высшим орденом Британской империи. После его смерти, с середины 1980-х годов каждые два года стали проводиться "Керенские чтения" - научные конференции, посвященные памяти Олега Керенского, на них съезжаются виднейшие мостостроители со всего мира. Младший сын Керенских Глеб Александрович стал успешным инженером-энергетиком.
"Если бы меня спросили, жалею ли я, что мне пришлось жить в такое бурное время и оказаться выброшенной за борт жизни, я бы ответила: нет, не жалею. На мою долю выпало посетить "сей мир в его минуты роковые", я жила и живу во времена грандиозных событий. Разделяя судьбу русских, я выпила свою чашу до дна..."
Примечания:
1 "Опасности навстречу": Сборник / Сост.: К. М. Васильев, И. А. Закиров, В. Н. Кириллов. - 2-е изд. - Рязань: Моск. Рабочий. Рязан. Отд.-ние, 1988, стр. 15.
2 Валентин Бажанов, "Родина", N6 за 2006.
3 Татьяна Калмыкова. "Покинутая леди русской революции", "Вечерняя Москва", №207 (23035) от 03.11.2000.
4 О.Л. Керенская "Мертвые молчат. Победителей не судят". Публикация С.Г.Керенского. "Звезда", 1998, N2.
5 Нельзя исключать искажений и при использовании информации из секретных агентурных донесений ЧК, например, использование оперативного псевдонима разрабатываемого объекта вместо подлинной фамилии.
6 В приказе ВЧК "О положении и работе в органах ЧК на местах" от 1 сентября 1920 года, отмечается: " <...> У многих ЧК дела ведутся хаотично: не подшиты, не пронумерованы, не зарегистрированы... Почти во всех ЧК отсутствует регистрация...". Лубянка. Органы ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ. 1917-1991. Справочник. М., 2003. С.366.
7 Т. Калмыкова.
8 По сведениям сыктывкарского историка Михаила Рогачева, работавшим с делом по аресту Керенской в архивном подразделении УФСБ по Республике Коми.
9 Надо отметить, что в отдельных источниках утверждается, будто бы Ольга Барановская-Керенская выехала из Советской России по разрешению и – при помощи – ЧК. Публиковались даже предположения, что Керенская «вступила с ЧК в особые отношения», что ЧК, обеспокоенная активностью Керенского за рубежом, возможно, пыталась «воссоеденить его с семьей» в попытке нейтрализовать на политическом поле. Но документальных подтверждений эти версии не получили.
10 В. Бажанов.
Об авторе: Андрей Блинушов,председатель Рязанского историко-просветительского и правозащитного общества "Мемориал",
главный редактор федерального интернет-портала "Права человека в России"(HRO.org)