Произошла эта история в маленьком городке, каких в России очень много. Началась она довоенным летом. На обычной автобусной остановке стояли двое влюблённых молодых людей. Он уезжал. Они прощались. В её глазах было отчаяние, боль, страх перед надвигающейся разлукой. В его глазах была любовь и уверенность в том, что разлука не навсегда. Подошёл последний автобус.

160 лет назад, 07 июня 1848г., умер Виссарион Григорьевич Белинский.

Литературная критика Белинского вряд ли сегодня может кого-то заинтересовать, кроме профессиональных иссле дователей его творчества. Но вспомним, что она была основой советского литературоведения, может быть потому, что в ней не было и тени любви к России.

Ядовитые статьи Белинского многих привлекали, но многих и отталкивали, свидетельствуя о болезни его души. За ярость обличения ему было присвоено звание «неистовый Виссарион»

1. Баллада

Под большие зимние праздники был всегда, как баня,

натоплен деревенский дом и являл картину странную, ибо состояла

она из просторных и низких комнат, двери которых все были

раскрыты напролет, -- от прихожей до диванной, находившейся в

самом конце дома, -- и блистала в красных углах восковыми

свечами и лампадами перед иконами.

Под эти праздники в доме всюду мыли гладкие дубовые полы,

от топки скоро сохнувшие, а потом застилали их чистыми

попонами, в наилучшем порядке расставляли по своим местам

сдвинутые на время работы мебели, а в углах, перед золочеными и

серебряными окладами икон, зажигали лампады и свечи, все же

прочие огни тушили. К этому часу уже темно синела зимняя ночь

за окнами и все расходились по своим спальным горницам. В доме

водворялась тогда полная тишина, благоговейный и как бы ждущий

чего-то покой, как нельзя более подобающий ночному священному

виду икон, озаренных скорбно и умилительно.

Он говорил, что хотел стать генералом и мечтать об этом стал в том возрасте, когда дети впервые задумываются о профессии, т. е. лет в пять – шесть. Помня, что мой сын в эти годы хотел быть солдатом, уточнила: «Так уж и генералом! Может быть, вообще военным?» – «Нет! – возразил он без колебаний. – Именно генералом. Я с малых лет хорошо разбирался в чинах».

Не удивилась: сын мой тоже рано стал разбираться в чинах, и это умение однажды позволило ему осадить блестящих выпускников какой-то военной академии. Они, заигрывая, принялись в вагоне метро как-то унизительно поддразнивать его. И тогда, глядя на их новенькие погоны, сын сказал: «Мой папа тоже военный, – и выдержав паузу, небрежно добавил: – Только он генерал». Офицеры по инерции моментально подтянулись. А папа не был военным…

«Они влюблены и счастливы.
Он: - Когда тебя нет, мне кажется – ты просто вышла в соседнюю комнату.

Она: - Когда ты выходишь в соседнюю комнату, мне кажется, тебя больше нет…»

Эти стихи я прочитала впервые, наверное, лет шестнадцать назад. Они запали в память и остались неким камертоном глубины, полноты и даже подлинности чувства. Любовного. Очевидно же, что из двоих сильнее любит тот, кто выход любимого за дверь воспринимает, как его смерть – опустела, мол, без тебя земля… И редкостного чувства слова. Простенькие, за душу берущие строки «повзрослели» вместе со мной. Я не забыла их, как забыла множество других стихов, прочитанных, услышанных, даже отредактированных… Уверена, что секрет – в необыкновенной «сбалансированности» прозаической речи, которая превращает речитатив в подлинную поэзию.

Я сидела на работе и писала срочный отчет, когда пришло "СМС" от бывшей одноклассницы: "Лена, мне сказали, что Биганова умерла. Завтра похороны. Больше ничего не знаю.".
С минуту я сидела, не решаясь поверить собственному разуму.
Потом дрожащей рукой я набрала телефонный номер школы. Да, действительно: Ира умерла на пасху - причина никому не была известна. Похороны должны были быть уже не "завтра", как писала Катя, а через два часа.
Я попросила у начальницы разрешения вернуться с обеда позже и поехала в последний раз "повидаться" со школьной подругой.
По дороге, как назло, порвались колготки. Надо же им было пустить "стрелу" именно в тот день, да еще на таком видном месте.
Обычно, если у меня рвались колготки, то на пальцах под обувью, таким образом, что этого не было видно.
Так, как сегодня, случалось только в школьные времена - стулья для учеников были старые, поломанные, покрытые "заусенцами".
Я не знаю, как это получалось у Ирки, но у нее колготки не рвались никогда.
Она всегда смеялась надо мной: "Ну как обычно! Ты не можешь быть в целых колготках!" И сегодня, если она меня видела оттуда, из потустороннего мира, то. наверное, смеялась надо мной точно также: "Ну, ты как обычно, Ларшина! Как же ты могла прийти ко мне на похороны - и в порваных колготках!".

Я почти уверена была, что Ирка видит меня сейчас, как я рыскаю по окрестным магазинам в поисках новых чулок, а, может быть, даже это она сама каким-то образом сумела "подложить мне свинью".

Перед выпускным с утра Виктору было тоскливо. Хотя выпускной вечер ожидался незабываемым, выпускники и родители решили организовать его по мотивам праздника "Алые паруса" http://www.ptmap.ru/fun/alparusa_2015, ежегодно проходящего в Санкт-Петербурге.

Сегодня случится самое страшное – его окончательный разрыв с Галей. Никаких иллюзий: разве что в самых смелых мечтах рисовались ему сладостные картины, доводящие его по ночам до слез, но не было за ними ничего, что хоть на капельку могло изменить их отношения к лучшему. А уже завтра даже редкие встречи с нею на школьных переменах - единственное счастье его жизни! - станут невозможными.
Но сетовать на злосчастную судьбу было элементарно некогда. Хлопотни предстояло много, и Виктор романтическую скорбь переживал как бы между делом. Нужно было сходить в парикмахерскую, подготовить праздничный костюм, да еще около одиннадцати часов мать, задействованная в группу поддержки в подготовке праздника, позвонила из школы и попросила срочно доставить с фазенды килограммов восемь картошки.
На фазенду Виктор сгонял на велике, картошку не только доставил, а даже на пару с Алькой Кабировой, оказавшейся в школе по схожему поводу, почистил.
- Как настроение? – спросила Алия. – Не грустно расставаться со школой?
Виктор усмехнулся:

- Есть немного… - и напевным речитативом продекламировал:

Всякого рода чудесами едва ли кого-нибудь теперь удивишь. Самые различные, когда-то очень серьёзные издания, то и дело подбрасывают о них информацию. Как-то в одном из них вычитала о литературном чуде, случившемся в Петербурге в 1888 году. Некая госпожа Крыжановская вдруг принялась писать романы на французском языке, хотя знала его прежде примерно так, как знает нынче иностранный язык большинство россиян, когда пишет стыдливо в анкете: «читаю и перевожу со словарём». И вот, вооружённая такими знаниями, эта госпожа стала писать на чужом языке легко и свободно, будто её рукой кто-то водил. При этом она не имела ни малейшего представления, о чём пишет.

Прочитав эту любопытную заметку, я вспомнила о подобном случае, происшедшем в первой половине ХIХ века в селе Дегтяное Спасского уезда Рязанской губернии. Там вдруг объявилась незаурядная поэтесса. Правда, она слагала стихи на русском, но очень хорошем, литературном языке. И в этом состояло чудо, потому что сочинительница была неграмотной и к тому же ещё слепой с трёхлетнего возраста. Звали её Домна Анисимова. Настоящая фамилия поэтессы Зеленцова, Анисимова она по отчеству, но под этой фамилией-псевдонимом вошла в историю российской литературы.

Маленькие цепи,
пронзают моё тело,
а из ран сыпется счастье,
прямо тебе на голову.
Ты хватаешь его и кидаешь в меня своей радугой,
при этом плюешь в лицо свободой,

а я продолжаю дарить тебе счастье.

С той поры, как я это поняла, то потеряла покой. Мне стало некуда себя девать. Весь мир перевернулся, и небо стало с овчинку. Я ходила озадаченная, я носила в себе парадоксальную догадку и абсолютно – решительно! – знала, что мне со всем этим делать.

Повесть

Предисловие от автора

«Где начало того конца, которым заканчивается начало?»
(Из народных вопросов, остающихся без ответа на протяжении тысячелетий).

Надеюсь, что повесть эта получилась достаточно увлекательной. И, если вы уже читали произведения Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» и «Единственная», то эта книга – их естественное продолжение не имеющее, однако, абсолютно ничего общего с ними. «Как так?» - спросите вы. И ответа на вопрос не будет до самой последней точки. А может – и далее…
Может быть, все дело в какой-то потаенной пружине глубинных знаний человечества, заложенной между строк, а может, в притягательной силе мечты сделать нашу жизнь хоть чуточку лучше и радостней. Ведь зачастую, захваченные круговертью повседневных дел, мы не замечаем пробившуюся сквозь асфальт травинку, не слышим первого соловьиного пения, не ощущаем того состояния полета, которое делает человека действительно свободным.
Эта книга адресована прежде всего тем, кто привык искать и находить. Тем, кому по-настоящему интересна психология со всем многообразием ее аспектов. И просто интеллигентным людям, чей «болевой порог души» не закрыт для волн сочувствия и сострадания окружающих.

Я посвящаю эту книгу моим Учителям: Жанну Годену, Жанну Беччио, Норману Воотону. Тем, кто помог мне сформироваться как личности, как специалисту, кто щедро делился самыми сокровенными знаниями, накопленными, пожалуй, за всю историю человечества. И частичку этого знания, как чистую, горячую искорку света, вместе со строками этой повести, я хочу передать вам, мои дорогие читатели.

Что такое любовь? Не знаю. Если бы меня спросили об этом прошлым летом, во время путешествия в Египет, я бы ответила так. Любовь… Это одна из сторон пирамиды, стены которой стремятся к одной абсолютной точке – Вечному Абсолюту Любви. В стене этой – дверь, кто её одолеет, тот беспрепятственно входит внутрь. А там – лестница вверх.
Я взяла листок бумаги и начертила план такой пирамиды. Сначала вид сверху. У моей пирамиды четыре стены-треугольника. В каждой по двери, но дверь любви – главная. Многие хотят взойти по лестнице к Вечному Абсолюту Любви. Но, входя, не видят лестницы: она становится видимой только тем, кто вошел одновременно в четыре двери: дверь Любви, дверь Веры, дверь Надежды, дверь Мудрости. Но это никому из живущих на земле не под силу, поэтому кто-то просто любит, но без веры и надежды, сиюминутно и непрочно. Иной верит в любовь, но не подтверждает веру своею любовью. Другой лишь надеется на любовь, но не поверил еще абсолютно в ее значимость. Чей-то взгляд – подобен змеиному: он мудр, но не знает любви.

И поэтому я разрываю листок бумаги: план не удался и его разрозненные частицы уносит течением Нила в бескрайнюю синь океана.

В больничной палате тихо. Солнечный свет рассеивается по комнате. Тихий час. Светка лежит на кровати, прильнув лбом к прохладной крашеной стене. Она лежит долго, уже час - или два? - и слышит тишину. Это так странно, когда совсем тихо. В Детском доме, где живёт Светка, такой тишины не бывает: там всегда не тихо. А чтобы вот так - ни звука и так долго - никогда.

Она смотрит в щель между матрацем и стеной на пыльный плинтус. Вон чья-то синяя гелевая ручка, такая же пыльная, как плинтус, лежит у стены. «Не моя», - определяет Светка, приглядываясь внимательнее. Конечно, не ее: ведь нет у неё здесь никаких ручек. Да и давно, похоже, лежит, судя по запылённости.

… И сменялись лица, и проходили люди мимо Вечно Горящего Костра. Пламя огня всегда горело ровно, согревая замерзающих и оживали их застывшие лица, озаряясь надеждой. И потерянные обретали себя, но никто никогда не останавливался на ночлег ,только лесные призраки могли обитать у Вечно Горящего Костра.

Снег и утренний туман,
Наблюдаем утром в рань
И деревья голышом,
Манят нас своим добром.
На ветру листва кружится
И на землю золото ложится
Красота вокруг нас вьётся,

Ты гляди пока даётся