Известный молодому и старому творческому бомонду Рязани последних двадцати лет до 2007 года, фотохудожник и краевед Евгений Николаевич Каширин, скромно работая в фотолаборатории на Станции юных техников, что располагалась в угловом купеческом доме на улице Полонского отрицал, что достоин будет написания книги о нём, когда ему об этом сказали.
«Я обыкновенный фотограф, каких много в Рязани и никогда такой чести не заслужу», - застенчиво отвечал он. Конечно это было не так. Фотомастеров-профессионалов такого уровня как он в гброде всегда держалось не более десятка. А фотограф-краевед, собравший за десятилетия уникальную историческую коллекцию из нескольких сотен старинных до 1917 года фотовидов Рязани и его обитателей, бесценную для истории города - он был один.
Евгений Каширин единственный из рязанских краеведов, обладавших такими историческими раритетами, готов был безвозмездно предоставить широкой публике своё собрание старинных фотографий Рязани и сам искал возможные пути к этому. Он считал, что фотографии, сделанные забытыми после 1917 года талантливыми рязанскими фотографами, - ими и предназначались для фотолетописи города Рязани. Что он - Каширин лишь, волею Господа, выполняет их желание и соединяет разорванную 1917 годом связь поколений.
Его уникальная коллекция старинных видов города в соединении с фотоработами и литературным опытом автора (тоже фотографа с 1950-х) позволили создать в 1997 - 2001 годах первые иллюстрированные исторические путеводители по Рязани.
Парадокс, но сам Евгений Каширин считал «своими» только им снятые фотовиды Рязани, а не старинные, спасённые для истории города - прежних фотографов.
Исповедь дочери священника
Пыльная тетрадь в красной обложке, найденная на чердаке ветхого дома под снос, - исписана была корявым неразборчивым почерком; хранила стойкий запах плесени, мышиного помёта, дыма лампадки и прикосновения старческих рук; хранила главное, - сокровенные мысли женщины родившейся в 1898 году при царствовании последнего русского царя Николая II. Мысли о счастии тех молодых лет и о том, что пережила после 1917 года.
Должно быть некому уже было поведать о прожитых годах, отпущенных Богом; не с кем было плакать и не с кем вспоминать, как только доверить свою исповедь тетрадным листам. По-видимому, она надеялась оставить хоть какую-то память о любимом человеке, о себе, о жестоком времени становления советской власти, отпущенном и им судьбой. Одинокая полуслепая старость пролистала страницы жизни и запечатлела их дрожащей старческой рукой.
К её исповеди присовокуплены были старинные фотографии и пожелтевшие от времени документы - письма, справки, акты и протоколы более поздних лет - документально дополнившие историю жизни дочери рязанского священника Иоанна Солидова и любви её к молодому рязанскому священником Евгению Ивановичу Пищулину, оборванной пулей органов НКВД в сентябре 1937 года.
1. Невеста из Морозовых Борков
Я, Клавдия Ивановна Солидова-Пищулина, родилась 8 декабря 1898 в селе Морозовы Борки, что издавна устроено на берегу реки Пара, в 17 верстах от уездного городка Сапожок и в сотне верст от губернского города Рязани. Моя мама умерла, когда я была ещё девочкой, в 1912 году. Отец Иван Андреевич Солидов, сколько его помню, был всеми уважаемый священник местной Покровской церкви.
Окружённая родительской заботой, я окончила сельскую начальную школу в Морозовых Борках, затем весной 1917 года женскую гимназию в городе Сапожок, с правом преподавания домашней учительницы. В гимназии, кроме прочего, хорошо освоила немецкий и французский языки, научилась музицировать на пианино. Папе очень хотелось, чтобы я получила и высшее образование в Москве или Петербурге.
Сам он, как человек образованный и душой болевший за судьбы местных прихожан, много способствовал открытию школ в окрестных сёлах, деревнях и посильной им помощи. Был законоучителем в местных церковно-приходской и земской школах Морозовых Борков, избран во многие советы, комитеты, попечительства и, даже, гласным выборщиком от сословного духовенства в городскую думу г.Рязани.
У папы была большая библиотека, которую он постоянно пополнял периодическими столичными изданиями. Наш просторный деревянный дом возле церкви, построенный моим отцом, всегда был открыт для многочисленных папиных друзей и знакомых, уделявших и мне внимание. В такой добропорядочной семье я росла и воспитывалась при царской власти до 1917 года.
В связи с начавшейся в июле 1914 года русско-германской войной, в жизни жителей Морозовых Борков и деревень поблизости мало что изменилось. Лишь, после марта 1917 года, когда пришло в село известие об отречении Государя Николая II начались заметные перемены: безнаказанные погромы окрестных помещиков, грабежи их имущества и прочие беззакония.
В июне 1917 года молодые мужики, возглавляемые местным большевиком-партийцем и пьяницей Кудряшовым, разгромили и разграбили Зелёный хутор графа Шувалова, усадебный дом его был сожжён. Такая же участь вскоре постигла дома и имения наших соседей помещиков: Мартынова, Лобанова, Гобято, Шульгина, Баканова, Горбачёва, князя Щетинина и князя Голицына. Как-то ночью подожгли и наш дом, его удалось отстоять, но во время пожара набежавшими расхищены были мебель, много вещей, книги папиной библиотеки.
Погромщики думали завладеть помещичьей землёю в добавок к своим имевшимся наделам, но новые власти им объявили, что вся пахотная земля и лес и луга - теперь собственность государства, а у крестьян остаётся только земля огородная, и по-прежнему разные налоги.
О высшем образовании в последующие тревожные годы пришлось забыть. В начале 1918 года, все накопления папы "на старость" в Сапожковском уездном банке попали под "Декрет о национализации банков", изданный новым правителем России Лениным и были аннулированы. В селе открыли "Ликбез", стала я заниматься с неграмотными и преподавать в местной мужской школе. В такой обстановке пришёл 1922 год, когда мне сравнялось 24 года.
Жена моего старшего брата, из простых крестьян, наблюдая мои независимые отношения с мужчинами, заметила мне: "Ты очень горда и никогда не выйдешь замуж. Некоторые ребята хотели с тобой познакомиться, а ты не умеешь себя держать с мужчинами, чтобы им понравиться". Меня это задело втайне души, хотелось бы приискать себе ровню, но я ответила ей уклончиво: "Счастье придёт и на печке найдёт!". Будто и не думаю об этом.
У меня в городе Касимове был кузен Серёжа Денисов, сын папиной сестры. Мы с ним дружили. Я написала письмо Серёже, а в нём описала теперешнюю свою жизнь. Через некоторое время приходит мой брат с почты и подаёт мне письмо от Сергея. Он пишет сочувственное пожелание, сообщает, что у него есть товарищ, ещё по семинарии, Евгений из города Касимова. Человек образованный, учился в Киевской академии, человек трезвый, - вот тебе будет лучший муж и хозяин.
Жена моего брата на это заявила: "Такому жениху нужна богатая невеста с хорошим приданым. Он может найти себе невесту и в своём городе Касимове". Я же ответила кузену так просто, из любопытства - пусть приедет к нам, я сама посмотрю его и оценю.
Прошло немного времени. Я в своей комнате шила платье; вдруг входит незнакомая миловидная женщина. Спрашивает, здесь ли живут отец
Иоанн? "Я Пищулина Анна Михайловна, я приехала с сыном из города Касимова, он стоит с лошадью около дома". Я пригласила их войти в дом, лошадь ввести во двор. Он вошёл, отрекомендовался: "Пищулин Евгений Иванович". Придя в зал, сел на диван. Анна Михайловна, уставшая от неблизкого пути, попросила отдохнуть, зашла в мою комнату и прилегла на кровать.
Папа и Евгений Иванович стали вести свой разговор. Я посмотрела на них. Евгений Иванович разумно отвечал на все вопросы заданные ему. Я пошла в кухню приготовить обед и чай гостям. Во время обеда подала графинчик водочки. Евгений отказался: "Я не пью водку и не курю, Клавдия Ивановна". Анна Михайловна взяла и выпила одну рюмочку водки. Затем подали чай, я стала наливать.
Вечером ходили в школу смотреть спектакль, исполненный детьми. Одна из учительниц позвала нас в свою комнату и стала разговаривать с Евгением Ивановичем. Он ей очень понравился. Вечером, придя на кухню Евгений Иванович говорил, что в хозяйстве нашем дел много накопилось. Двор, баню надо поправить, ригу переделать. Я ему ответила, что замуж не спешу, а человек, который помог бы мне устроить моё хозяйство - нужен.
В марте месяце приехали Евгений Иванович с моей тётей, матерью кузена Сергея из Касимова на своей лошади. Евгению Ивановичу пришлось дорогою в полторы сотни вёрст много идти пешком, весенняя дорога стала портиться и лошади тяжело было везти двоих. Он снял свою верхнюю одежду и задремал. Я подумала, что он выпил водки, но тётя Катя передала, что, что они никуда не заезжали, что Евгений Иванович просто сильно утомился от дальней дороги. Побыли они у нас два дня, уговорились о дне свадьбы и уехали.
Тут вышло распоряжение о сокращении штатов в школах и меня, как дочь священника, в первую очередь сократили. Папа был уже больной. Я занялась портняжеством, шила платье учителям, штаны, стегала узорчатые одеяла.
Власть в селе занялась разгромом кулачества. В кулаки попали рабочие люди, крестьяне у которых были маслобойки, шерстобитки. На них работали сами хозяева без наёмного труда. Отобрали у них дома, а самих с семьями выслали из села в Архангельскую губернию. Вечером на лошадях под конвоем их повезли на ближайшую железнодорожную станцию Ухолово.
Населению объявили записываться в колхоз. У записавшихся отбирали лошадь с упряжью и ригу с кормом. Кто не записывался - накладывали "твёрдое задание". Наш работник Иван Евдокимович только-что купил себе лошадь, ушёл от нас стал жить самостоятельно; ему предложили записаться в колхоз. Он отказался. Ему дали "твёрдое задание": вывезти из своего хозяйства 60 пудов ржи, овса, мяса. Откуда было взять? Пришлось записаться в колхоз, и лошадь увели и ригу сломали.
У зажиточного крестьянина Баранова взяли дом под школу, его самого сослали; брату его пришлось перейти на жительство в свою баню. Здание бывшего Волостного правления, где располагался Сельсовет, разобрали и перевезли в уездный город Сапожок. Сельсовет поместился теперь в доме Андрея Янкина, его самого тоже сослали. У нашего соседа Сергея Фёдоровича, он недавно построил себе дом, сломали этот дом и сделали из него Правление колхоза на бывшей усадьбе помещика Гобято.
Из ликвидированного новыми властями Нижне-Бовыкинского монастыря к нам приехала давняя знакомая монашка Маргарита Константиновна. Мы занимались с ней уборкой дома. После уборки сели на диван, она и говорит лукаво: "Всё убрали, хоть жених приходи!". Вдруг, отворяется дверь, входит мой дядя Миша и сообщает: "Клавдия, твой Евгений Иванович приехал!". Маргарита Константиновна собралась уходить. Я её удержала, говорю ей: "Сама напророчила, так оставайся смотреть моего жениха".
Пошла, в сенях сидит сиротливо Евгений Иванович с сумочкой. Я позвала его в дом. Они стали с Маргаритой Константиновной беседовать, а я пошла на кухню готовить чай и обед. Пришёл папа из церкви. Маргарита Константиновна уезжала в город Зарайск, к своей приёмной дочке и я пошла её проводить. Дорогой она сказала, что ей очень понравился Евгений Иванович, а человек она была с высшим образованием и хорошо понимала личности людей.
Проводив её, я возвращалась домой. Вдоль улицы идёт мой Евгений Иванович, на руке у него висит моё летнее пальто. Подошёл ко мне и заботливо одел меня. Возвратившись домой, пошли в наш сад. Он стал извиняться, сказал что дошли слухи, будто я раздумала за него выходить замуж. Если это так, то на завтрашний день он уйдёт в село Шилово, где у него тогда были дела. Мне стало жаль его. Я ответила, что все условия остаются как были; по его посветлевшему лицу мне видно было, как он обрадовался и успокоился.
Пришёл к нам бывший работник Иван, говорит мне: "Завтра все идут в лес работать, рубить хворост для топки. Пошли человека за себя". Евгений Иванович отвечает: "Я сам пойду в лес работать". В 6 часов утра, взяв топорик, ушёл со всеми в лес. Прожил у нас с неделю, нарубив нужное количество дров, и ушёл в своё село Перьев, близ города Касимова, где жил у своей тёти Клавдии Михайловны.
А 25 августа 1922 года Евгений Иванович со своей матерью приехал к нам, привёз своё имущество: 2 корзины, сундучок и мешок с запором; икону, фотографии, документы о своём образовании в Рязанской семинарии и Киевской военной школе, где был произведён в чин офицера прапорщика.
В нашей Покровской церкви папа нас и обвенчал. А роспись была ранее в Сельсовете. Свадьба была очень скромная. В это время нигде ничего не продавали. В нашей кооперации ни вина, ни консервов, только чёрный хлеб. Моя знакомая принесла мне четверть водки своего изготовления, а другая дала мне четвертинку хорошего вина. Пришлось самой изготовить сладкого вина пол-литра для себя и для женщин.
Мать мужа, Анна Михайловна у нашего дома встретила нас хлебом-солью; мой папа в доме сказал хорошую речь и благословил нас большим нагрудным крестом. Переодевшись, сели за стол, и все поздравили нас. Закусочку кое-что собрали. После завели граммофон и под звуки вальса покружились. И всё веселье наше кончилось.
Я подарила своей свекрови шерстяное платье тёмно-зелёного цвета. Она обещала мне подарить льняной холст своего рукоделия. На третий день она ушла на станцию Шилово, чтобы вернуться в город Касимов. Она жила у младшего сына Михаила в селе Рубецком, Касимовского уезда.
2. Слушали: Дело № 14309. Постановили: Расстрелять...
В сентябре 1923 года муж мой Евгений Иванович рукоположен был епископом Рязанским преосвященным Мелентием в сан диакона нашей Покровской церкви в Морозовых Борках. Стал помогать моему папе по церковным делам.
С самого детства жизнь Евгения Ивановича связана была с желанием служить церкви. Рождён он был 23 января 1893 года и крещён в Богородицкои церкви села Перьев, Касимовского уезда, Рязанской губернии. В 1906 году лишился отца. В 1908 году окончил 4-х классное Касимовское Духовное училище. В 1914 году с отличием закончил 6-летнюю Рязанскую Духовную семинарию и, как особо одарённый, направлен был Рязанской епархией для продолжения учёбы в Киевскую Духовную академию.
Будучи слушателем 3-го курсе Духовной академии, в связи с идущей русско-германской войной, обучался ещё в 5-й Киевской школе прапорщиков в III-взводе 2-ой роты, окончил её в августе 1916 года. С августа 1916 года по март 1918 года служил в царской, затем временного правительства армиях: в 61-м Запасном полку г.Тамбова, затем в 18-м запасном полку г.Гоисен, Подольской губернии и в Туркестанском полку на Юго-Западном фронте, получил чин подпоручика. В боях был ранен и контужен.
В 1920 году находился на обследовании и излечении в 46-м Сводном Эвакуационном госпитале в городе Рязани. Как грамотный русский офицер, в 1918-1923 годах Евгений Иванович привлечён был большевистскими властями РККА в качестве преподавателя во "Всевобуче" младшего командного состава Красной армии.
Наш маленький сын Серёжа, рождённый в 1923 году умер от менингита. В 1926 году у меня родилась дочка Нина. Папе и Евгению Ивановичу всё труднее было заниматься церковными делами из-за враждебного отношения и придирок к ним местных властей.
Как-то пришли к нам в дом из Сельсовета, стали всё осматривать. Пришёл Иван Столяров, он был председателем Сельсовета, увидел на лежанке печи новые Евгения Ивановича валенки - взял и надел их себе на ноги. Единственную зимнюю одежду папы тоже взял. Председатель комитета бедноты Шабур взял в чулане корзину с вещами Евгения и даже его бритву, всё отвезли в Сельсовет. Приехал секретарь Сельсовета, сломал нашу баню в саду и тоже увёз.
Часто приезжали к нам всякие "уполномоченные" в помощь Сельсовету. Не считаясь с законами творили всё, что им вздумается. Пришли председатель Хорьков, милиционер Тырин и возчик Проказников, стали брать оставшиеся вещи в доме: шкаф для посуды, стулья. Я соединила две кровати в одну и с дочкой Ниной мы сели на неё. Милиционер Тырин подошёл ко мне, говорит: "Уйди, я возьму перину, подушки и кровать". Я не сошла с кровати, он хотел меня сбросить. Я ухватила его за шиворот и вытолкнула из комнаты. А шкаф, стулья и кресла они взяли из дома. Дом стал совсем пустой.
Милиционер Тырин составил акт на меня "за сопротивление властям поповской дочери и жены попа при изъятии вещей". Подал на суд. Суд присудил мне 6-месяцев принудительных работ. Евгений достал себе Уголовный и Процессуальный кодексы, но местная власть не считала нужным подчиняться им. Евгений подал заявление в губернский город Рязань на пересмотр моего дела, но безрезультатно.
Евгению Ивановичу было предложено высказать на собрании в деревенском клубе, что напрасно веруют в Бога, это обман религии. Никакого Бога нет. Он отказался, и говорит им: "Мне образование дала духовная школа; учила бесплатно, обувала, одевала и кормила меня. Я сам человек верующий".
Его арестовали работники ОГПУ. Он просил открытого суда. В этом ему отказали. Отправили с конвоем в Рязань. Потом тройкой судили его там в чём им вздумалось. Приписали статью 58. Просил назначить исправительные работы поблизости, не дали. Отправили отбывать наказание на лесоповал в город Пинегу, Архангельской губернии на долгие 3 года. Было это в 1930 году.
В 1931 году к нам с папой явился председатель Столяров и уполномоченный сельский исполнитель Бобошкин. Сказали освободить дом "за невыполнение твёрдого задания". Он им нужен под библиотеку. Я была по этому делу в городе Сапожке у прокурора. Он взял постановление суда и обещал его рассмотреть. Видел беззаконие, но хода делу не дал. Открыто законно поступить было не время, самому можно пострадать. Я написала письмо Евгению в город Пинегу обо всём. Он ответил из мест заключения, не горюй мол, будем живы всё снова наживём. Но плохо вам будет, если дом отберут. Ну куда вы перейдёте из дома?
Пришли к нам по этому поводу из нашего церковного совета председатель Фёдор Тимаков и Староста Максим Прошин. Посоветовали нам перейти в церковную сторожку. Тимаков говорит: "Дам лошадь и перевезу вас пока, а там видно будет". Папа снял со стены икону Спасителя и Покрова Богородицы. Пришёл Аким Одиноков, подали лошадь и мы стали перебираться из нашего родного дома в сторожку. Сельсовет отдал наш дом и всю усадьбу с надворными постройками красному активисту Сергею Кузнецову.
Я с маленькой дочерью Ниной поместилась в чулане сторожки. Папе у печки поставили кровать и протянули занавес от печки до передней входной стены. Фрося, прислуга наша, на своём сундуке и двух табуретках постелила постель. В стене церковной сторожки было окно, и в чулане по окну: с видом на кладбищенские кресты и другое на пустынную площадь перед церковью.
Сторож стал караулить только по ночам. Днём обязанности сторожа выполняли мы с Фросей. Уборку церкви, помощь крестьянам, свадьбам всё делали мы. В своём сумрачном чулане я шила людям вещи. Фрося залезала на колокольню и благовестила в большой колокол. Топили сторожку своими дровами.
Вернулся Евгений из ссылки в 1933 году, заметно постаревшим. Поехал, не откладывая, в город Москву хлопотать о возвращении нам нашего дома. Предъявил там разные документы, и что все налоги уплачены, ему дали на руки приказ возвратить дом. Сельсовет дом не отдал. Велели жившему в доме Кузнецову дом разобрать и перевезти на другое место. Дом был сломан. Сад весь вырубили и землю распахали. Местные власти на нас катали в Москву и Рязань всякую глупость. Представили нас вредными обществу людьми.
Директор местной школы Иван Стельмах пригласил меня преподавать немецкий язык. Я сначала отказалась. Евгений тоже был против. Но мне хотелось работать. Я любила школу, и я заняла эту должность, но ненадолго. В 1936 году меня вновь сократили под предлогом, что я плохо знаю немецкий язык не найдя другой причины, хотя успеваемость у меня в классах была 96%. Какая несправедливость!
Мне посоветовали уйти на квартиру из церковной сторожки и сделать официальный развод со священником мужем, во избежание дальнейших неприятностей. Я сказала Евгению, он и слушать не хотел об этом. Ведь жили мы в церковной сторожке по необходимости. Дом не отдали. Директор школы меня жалел и мне говорит: "Поезжайте в Москву к Крупской, расскажите ей всю правду!". Дал мне хорошую характеристику, но председатель Сельсовета Марфа Сычёва приложить печать к моей справке отказалась.
Приехала я в Москву во второй раз в жизни, первый раз была в 1912 году, на операции глаза. Пришла в комиссариат. Меня встретила инспектор Крупской, посмотрела мои документы, доложила Крупской. Она меня не приняла. Инспектор сказала, что приёма мне не будет. Пришлось ни с чем вернуться на станцию Шилово, потом автобусом до города Сапожка, оттуда добралась до своих Морозовых Борков.
Через несколько дней окончательно слёг мой папа. У него было больное сердце. Ноги опухли. Он не мог ходить, лежал на постели в церковной сторожке. Нужно было поправить его постель. Мы с Фросей тихонько подняли его, посадили на стул. Он склонился ко мне и ... перестал дышать. Посмотрела, пульса нет, он помер.
Пришёл Евгений, призвали церковного сторожа Ивана Родикова и стали его убирать. Через 3 дня пришли соседние священники, диакон, пригласили хор. Обнесли гроб вокруг церковного храма до могилы. Рядом с мамой похоронили. Потом был погребальный обед, народу собралось очень много. Папа 50 лет прослужил в Покровской церкви.
В следующем 1937 году к нам домой явились милиционеры Авдонин и Баранов, прибыли с машиной. У нас от папиной библиотеки оставались книги: "Вера и разум", "Вера и церковь" и другие; журналы: "Природа и люди", "Паломник". Катехизис для старообрядцев. Папа мой был миссионером. Старообрядцы приходили к нему, просили объяснить некоторые вопросы их веры. Явившиеся милиционеры взяли все книги, увезли в село Можары, свалили в конюшню. И все ценные книги были потоптаны лошадьми.
Наш сельский большевик-партиец и пьяница Кудряшов в очередной раз напился водки, взял топор пришёл в нашу церковь и изрубил ярусный иконостас и все иконы. Всё отправил на завод Тырина. Иконостас тот был построен художником села Ижевского Иваном Люхиным с мастерами. Фон иконостаса был покрыт серебряной краской; каждая икона была по сторонам окружена колонками резной работы, покрытыми листовым золотом. Иконы были расположены по рядам. Над первым ярусом, как кайма были иконы всех святых праздников. Они вынимались во время службы праздникам.
По стенам церкви были изображены святые в рост: Василий Рязанский, Иван Богослов и другие. Пол был бетонный, как паркет, печи кафельные. Топили всю зиму. Народ большого села Морозовы Борки и всей округи был недоволен разгромом и закрытием церкви, построенной ещё графом Дмитрием Зубовым и дворянином Павлом Строговым. Стали собирать подписи, чтобы открыть церковь заново. Послали в Москву прошение заведующему по Церковным делам. Но никто ничего не дал ответа.
Несколько дней спустя, по своим делам Евгений Иванович ушёл в деревню Глиняные Ямы. Ночью к нам явились два агента НКВД из села Можары: Баннов и Авдонин. И начали делать обыск без всякого предупреждения.
Забрали моё наградное из гимназии Евангелие книгу, второе Евангелие с металлическими крышками, лампаду, церковное кадило, домашний стол и другие наши вещи.
Евгений возвратился и спрашивает их, в чём дело? А Баннов отвечает насмешливо: "А почему вы допустили обыск без санкции прокурора?". Я ответила, что этого я не знала. Евгения Ивановича снова арестовали. Было уже 3 часа утра. Подали машину, посадили Евгения и увезли. Прошёл день, другой в безвестности. Я сама пошла в село Можары, в 15 верстах от нашего села. К Евгению меня не допустили, передачу: хлеб, помидоры взяли. Я обратилась к прокурору, почему взят муж? Ничего мне прокурор не сказал.
Спустя 3 дня, мы с дочерью Ниной снова пошли в село Можары. Дом Некошевых находился против милиции. Милиция помещалась в доме Гранитова. Мы остались ночевать в доме Некошевых. Стали ждать, что будет дальше.
На третий день подошла к милицейскому дому Гранитова грузовая машина. Смотрю, выходит из милиции Евгений со своей корзиной и вещевым мешком, конвойные сажают его в кузов машины. Мы с Ниной подбежали. Я встала на колесо, Нину подняла к нему держу. Евгений говорит ей печально: "Прощай дочка, прощай моя канареечка!". Она заплакала, поцеловала его в щёку и он едва сдерживал слёзы. Милиционеры меня стаскивают с машины, а я им, кричу: "Что за безобразие творится в нашем государстве, нет покойной жизни!..". Меня оттащили от машины.
Машина с арестантом тронулась, за ней другая машина, мы к ней. Шофёр сжалился, посадил нас и мы поехали вслед. Так доехали до железнодорожной станции Вёрда. Там в уголке уже сидели человек 30 арестованных мужчин, а также заведующий общим отделом РИКа, помощник прокурора и другие начальствующие лица. Евгений их всех знал. Я дала Нине немного денег, она побежала купила ему газеты, белый хлеб, но передать не смогли.
Дали команду арестованным к посадке в поезд. Евгений успел крикнуть мне: "Я отвечал им, - не виновен! Дадут лет 10 ...", и ещё что-то, чего в общем шуме я разобрать не смогла. Меня к нему близко конвоиры не допустили. Затем я увидела, как
Евгений встал, поднял свой мешок, корзину и впереди всех пошёл к поезду. Таким он мне запомнился до конца жизни. Я не могла подумать тогда, что вижу моего Евгения последний раз.
Мы было двинулись за ними, но тут был палисадник, пока его обошли к перрону, поезд уже тронулся. Мы поплакали и пошли домой. В селе я узнала, что из Морозовых Борков взяли всех, кто имел офицерский чин царской армии - Чуркина Карпа, Голову Прохора, Котунова Василия, Одинокова Акима и других.
Я узнала потом в тюрьме города Рязани, куда ездила передать ему кое-что, - Евгений Иванович осужден по 58-статье, пункт 10 Уголовного кодекса на 10 лет заключения "без права переписки." Мою посылочку ему не взяли. Что можно было поделать? Оставалось продолжать жить как-то, воспитывать дочь и ждать бедного моего Евгения.
В 1947 году Нина окончила Педагогический институт в городе Рязани. От Евгения за прошедшие годы весточки не было, мы с дочерью надеялись, что он вот-вот вернётся из мест заключения. Но Евгений Иванович так и не вернулся и ничего о нем нам не было известно ещё 10 лет.
Лишь 2 июня 1958 года, после настойчивых моих просьб сообщить о судьбе мужа, карательные органы изволили выдать мне "Свидетельство о смерти Е.И.Пищулина, последовавшей 5 февраля 1946 года от миокардита в местах заключения". Документ заверен был печатью Можарского районного ЗАГСа. А я не верю в это.
Коль не суждено мне свидеться с моим Евгением ещё раз на этом свете, молю Бога, чтобы соединил он нас хоть на том...
На этом, записи о судьбе священника Евгения Ивановича Пищулина в тетради обрываются.
От автора. Клавдия Ивановна оставалась верной памяти погибшего своего Евгения Ивановича до конца жизни. Замуж больше не выходила. Доживала век вдвоём с неразлучной Фросей, бывшей служанкой в ее семье, а потом верной подругой в деревне Затишье недалеко от Рязани. Скончалась в 1986 году и похоронена на местном погосте.
Сведения о смерти Е.И.Пищулина "5 февраля 1946 в местах заключения'*, сообщённые ей, оказались жестоко и бессовестно сфабрикованы карательными органами советской власти тех лет. На самом деле, священник Евгений Иванович Пищулин расстрелян, спустя всего 2 месяца после ареста в том же 1937 году. Могила его неизвестна. Несчастная Клавдия Ивановна, в неведении этого, продолжала ждать его и надеяться ещё долгие годы.
На сей счёт имеется следующий документ, полученный из архива Управления по Рязанской области Министерства Безопасности Российской Федерации за № К/75 от 11 февраля 1994 года:Приговор приведён в исполнение 27сентября 1937года.
Постановлением Президиума Рязанского областного суда от 9 мая 1958 года Пищулин Е.И. реабилитирован.Такую, последнюю точку поставила судьба в памятную тетрадь дочери священника Клавдии Ивановны Солидовой-Пищулиной уже после её кончины.
Даже Господь Бог оказался бессилен защитить от красного террора тысячи таких же безвинно осуждённых священников, как рязанец Евгений Иванович Пищулин.
Господь оставлял ей надежду, чтобы узнала о гибели любимого человека она не тогда в 1937 году, а спустя многие годы. Надежда её и умерла последней.
Молитесь там на небесах за помнящих о Вас, отец Евгений и праведная Клавдия.
г.Рязань. Январь-май 2003 г.,
В начале 1900-х годов фотография была ещё молода и привлекательна. Когда рязанский фотограф не спеша устраивал на треноге свой громоздкий фотоаппарат, желая запечатлеть городскую улицу или здание, - прохожий люд, будто невзначай собирался в поле зрения фотографического аппарата. Люди замедляли шаг, останавливались, приосанивались, глядя в сторону фотографа и терпеливо ждали его заключительных фотографических манипуляций. Хотели попасть в историю и попадали!
В 1950-х годах, пообвыкший обыватель к уличным фотографам и их портативным фотокамерам стал равнодушен, но из вежливости съемкам старался не мешать.
А с 1990-х годов фотографировать улицы и здания Рязани стало небезопасным занятием. Откуда ни возмись к увлечённому делом фотографу мог подскочить злобный охранник какого-нибудь предприятия, потребовать засветить плёнку, а то и сдать фотографа в милицию, там мол раберутся, что ты за птица.
Иногда в поле съёмки на улице попадал чей-то «крутой» автомобиль, из него вдруг высовывалось недовольное лицо и кричало: «Эй ты, если моя тачка попадёт в газету, из-под земли достану, прибью!». Даже иной посторонний, казалось, прохожий, завидев направленный на него фотоаппарат вдруг свирепел и грозил кулаком.
А Евгений Каширин приспособился. Делает вид, что протирает тряпочкой фотоаппарат, выберет момент - чик - готово!
1. Тогда страшно было говорить, безопаснее молчать
В те далёкие, теперь, 1940-е годы, когда общими усилиями мировых держав и ценою 50 миллионов людских жизней повержена была фашистская Германия, развязавшая Вторую мировую войну (1939-1945), - сама-то Россия, сломавшая германцам военный хребет и потерявшая до 27- 43 миллионов в той бойне продолжала страдать от ленинско-сталинских репрессий ещё с 1918 года.
Сотнями концлагерей для собственного народа с 1918 года покрыли новые правители пространства России, от Соловков на европейском северо-западе до Урала и Казахстана на юго-востоке. По всей Сибири до Дальнего Востока и Чукотки, где десятки лет бесплатно рабски работал, томился и погибал цвет русской нации.
По некоторым оценкам до 18 миллионов погибли в 1918-1922 годах за время революции и последовавшей по вине нового правителя Ульянова-Ленина гражданской войны; около 30 миллионов за время Сталинских репрессий 1925-1953 годов и до начала политических реабилитаций 1958 года. Всего более 80 миллионов из 178 миллионов жителей России на 1917 год. Карательные органы новой после 1917 года власти ЧК-ГПУ-НКВД-МГБ, предшественники КГБ и ФСБ, тайными и явными зверствами навечно покрыли себя несмываемым позором палачей.
Палачами собственного народа в первую очередь были сами руководители России 1918-1953 годов Ульянов-Ленин (политический авантюрист, пособник немецкого генералитета по разрушению и грабежу России) и Джугашвили-Сталин (бандит-уголовник со времён царской России, дорвавшийся до власти) для которых российский народ был просто - навоз. Ульянов-Ленин указанием от 6 / 19 марта 1922 года своим подручным (около сорока этих политических авантюристов германцы вместе с Лениным секретно переправили в «опломбированном вагоне» в Петроград весной 1918 года) так распорядился грабежами и жизнями тысяч священников и лучших людей нации:Подручные, расставленные Ульяновым-Лениным на разные государственные посты в 1918 году, вовсю старались. Именами некоторых из них, обагривших руки в народной крови - Дзержинского, Урицкого, Свердлова, Яхонтова, Подбельского и самого предводителя революционеров в 1918-1925 годах названы были улицы в Рязани, заменив их исторические названия. Тогда же в городе появились: Свободы, Революции, Карла Либкнехта, Красной Армии улицы, Ленина и Советская площади (всего в Рязани заменены были более двадцати исторических названий улиц и площадей).
Секретный договор 1921 года нового правителя России Ульянова-Ленина с поверженной в Первой мировой войне 1914-1918 годов Германией о возрождении немецкой военной промышленности и армии (вопреки запрету Версальским договором 1919 г. стран победительниц) путём тайных поставок Германии стратегических материалов и подготовки на территории России германского офицерского состава (осуществлялись вплоть до 1941 года) - похоже был данью благодарности революционера Ульянова-Ленина немецкому генералитету за миллионные суммы денежной помощи ему по большевистскому разложению русской армии на фронтах, саботажах в тылу и, наконец, восхождению во власть.
Можно с уверенностью полагать теперь, что именно двадцатилетняя 1921-1941 годов стратегическая масштабная помощь Германии такого рода со стро-ны большевистской России, начатая правителем Ульянова-Ленина и продолженная Джугашвили-Сталиным (рассматривавшим Германию как союзника по новому разделу мира) дала возможность Германии восстановить военные силы и развязать Вторую мировую войну, чтобы взять реванш за поражение в Первой мировой. Что именно вышеназванные наши правители прежде всего виновны в новой гибели десятков миллионов населения России.
Масштаб же, коварство и зверства Сталинских и его подручных репрессий на протяжение десятилетий, когда миллионы жителей многострадальной России превращены были в рабов и помещены в концлагеря не укладывается в голове.
Надо к сказанному добавить, что (стало известно от от чудом уцелевших) по секретному распоряжению Джугашвили-Сталина органы НКВД отлавливали тысячи беспризорников 1940-х годов и под конвоем гнали их «разминировать» огромные пространства западной России, оставшиеся после немецкой оккупации. Срок жизни детей работавших на минных полях не превышал в среднем двух недель. Более ранний его указ разрешал расстреливать детей от 12 лет репрессированных родителей.
Те же органы НКВД выискивали и собирали изнасилованных в оккупации немецкими солдатами российских женщин с родившимися младенцами и отправляли их в спецлагеря «Белого Шанхая» в Заполярье.
Когда миллионы угнанных немцами в плен российских детей, которые поневоле служили донорами крови для немецких солдат - тех кто уцелел в немецких концлагерях освобождали Союзники или наши солдаты и эшелонами направляли измученных детей в Россию, - дети прямиком попадали в сталинские концлагеря и продолжали принудительно работать, томиться и умирать там.
Что говорить об освобождённых в ходе войны пленных советских солдатах и офицерах, которых Джугашвили-Сталин считал предателями, подлежащими расстрелю, а в лучшем случае - отсидке и исправительному в концлагерях.
Миллионы воинов-инвададов после той германской войны со своими культями, усеявшие вокзалы послевоенных городов, перекрёстки улиц и рынки, - в конце 1940-х годов тем же сталинским НКВД быстро были собраны по всей России и отправлены умирать в отдалённые спецпоселения, чтобы не отравляли своим жалким видом торжество «сталинской» Победы.
В той ужасной атмосфере сталинских репрессий, когда о многом и шёпотом боялись говорить, в 1949 году родился Евгений Николаевич Каширин, сын военнопленного, освобождённого американцами в 1945 году, внук священника «врага народа», расстрелянного органами НКВД в 1937 году.
- Из-за постоянного страха за судьбу родителей, привычка «держать язык за зубами», укоренилась у Евгения с детства. Оттого избегал он рассказывать подробности о своей семье и себе до последних своих дней.
- Тогда страшно было о чём-то говорить, безопаснее молча существовать, - говорил позже Евгений? -ничего поправить и изменить в той жизни при правителе-палаче Джугашвили-Сталине было нельзя.
Именем арестованного в 1937 году органами НКВД любимого отца-священника Евгения Ивановича Пищулина, которого с тех пор из тюрьмы ждала, назвала позже родившегося мальчика его дочь Нина Евгеньевна Пищулина, - его «канареечка». Девочка не знала, что 58 статья и десятилетний тюремно-лагерный срок «без права переписки» сталинского уголовного кодекса означал смерть, что отец её в том же 1937 году уже расстрелян.
2. Мать Нина, отец Николай
Нина Евгеньевна Пищулина, окончив школу-десятилетку в родном селе Морозовы Борки, что в 17 километрах от районного города Сапожок, - в разгар Отечественной войны с немцами в 1943 году смогла поступить в Рязанский государственный педагогический институт на дневное отделение словесного факультета русского языка и литературы. Учителей повсеместно не хватало катастрофически.
Старинное огромное здание Пединститута на Свободы улице Рязани в это время занимал военный госпиталь, а институт в начале войны отселён был в районный город Шацк до которого от Морозовых Борков километров сорок (до Рязани более ста). Лишь в 1944 году Педагогический институт снова занял своё здание в Рязани, доставшееся от Епархиального женского училища в 1920-х годах. Вместе с институтом переехали в Рязань учащиеся дневного отделения и студентка Нина Пищулина. Прошли четыре года учёбы.
Окончила Рязанский педагогический институт Нина Евгеньевна в голодный 1947 послевоенный год, кое-как перебиваясь. Получила направление учительствовать в семилетнюю школу большого старинного села Льгово, километрах в 10 от города Рязани, хотя государственный диплом Пединститута позволял преподавать и десятиклассникам. Шёл ей 21 год.
На последнем ещё году учёбы познакомилась Нина Пищулина с только что демобилизованным из армии студентом-заочником исторического факультета Рязанского государственного Учительского института Николаем Георгиевичем Кашириным, 26 лет.
Учительский институт располагался в том же здании, что и Педагогический на Свободы улице Рязани, но срок обучения в нём был сокращённый - два года, и диплом его давал выпускникам возможность учительствовать только в школах-семилетках неполного среднего образования.
Николай Георгиевич Каширин (по автобиографии) родился в Рязани в 1921 году «в семье столяра и матери домохозяйки, с 1929 по 1939 годы работницы Дома пионеров». (По некоторым сведениям мать Николая Каширина скрывала дворянское происхождение, вынужденно вышла замуж за столяра Георгия Каширина. Девичья её фамилия пока не известна, требует дополнительных архивных поисков).
Учился Николай Георгиевич Каширин и окончил в 1939 году 10 классов престижной 2-й школы города Рязани на Соборной улице, причём в ученическом оркестре играл на флейте. Затем окончил Подольское пулемётное училище и в чине младшего командира в военном 1941 году добровольцем ушёл на фронт.
В боях на Южном фронте тяжело ранен (прострелено лёгкое, осколок у глаза), захвачен в плен немцами, отправлен в Германию, попал в концлагерь, работал в угольной шахте. Освобождён Союзниками американцами в 1945 году. Демобилизован в 1946 году, направлен на жительство в Рязань.
Лейтенант Николай Георгиевич Каширин, один из не многих счастливцев, кому удалось выжить в германском концлагере; после немецкого плена и дознания советских военных органов (нашлись свидетели его героического поведения в последнем бою) он не был расстрелян, избежал отсидки в сталинских концлагерях ГУЛАГа и после всего смог поступить в рязанский институт. Он же считал, что именно немцам, вытащившим его тяжело раненного и умиравшего с поля боя и позже подлечившим, обязан был тогда своим спасением от неминуемой смерти. И на дальнейшую его жизнь в послевоенной России была воля Господня.
В Рязани не теряя времени"в том же 1946 году Николай Георгиевич Каширин поступил в Рязанский Учительский институт на платное заочное отделение исторического факультета, где в стенах института встретились будущие родители Евгения Каширина. Нина Евгеньевна Пищулина уже заканчивала Педагогический институт. Училась отлично.
Познакомились случайно, скромная и рассудительная девушка Нина приглянулась. Николай ненароком подумал, что может быть вместе с ней и будет устраивать дальнейшую учительскую жизнь, когда через год тоже получит педагогический диплом. Он работал тогда бухгалтером в одном детсадике в Рязани. Нина посоветовала ему для лучших знаний перейти на дневное отделение исторфака в его заключительном 1947-1948 учебном году, что он и сделал. Она уехала устраиваться жить и работать в село Льгово. Он жил с родителями в коммунальной квартире на Радищева улице в Рязани (там был прописан).
По окончании Учительского института в 1948 году Николай Георгиевич взял направление в ту же школу-семилетку села Льгово, где работала уже Нина. Венчания, конечно, не было. Николай, да и Нина в те годы повальных арестов, как многие, опасались карательных органов советской власти.
Николай Георгиевич помнил о немецком плене, следственном дознании и решил, что лучше ей при совместной их жизни оставить пока её фамилию - Пищулина, а ему свою - Каширин. Чтобы она не пострадала, если его всё-таки «заберут». Нина тоже помнила о своём арестованном отце-священнике, известий от которого не было. Не хотела, чтобы из-за неё, дочери «врага народа», пострадал Николай.
Тем не менее, когда 31 мая 1949 года родился у них первенец-сын Евгений, фамилию ему счастливый отец рискнул записать свою. Нина Евгеньевна до конца оставалась в их совместной жизни - Пищулиной.
В 1948 году Николай Георгиевич поступил на платный заочный 3-й курс истфака теперь Педагогического института в Рязани, решил не отставать от Нины и с новым дипломом также иметь возможность преподавать в 10-и классной средней школе. Не сомневался, что вернутся они с Ниной работать, а сын Евгений учиться в Рязань, как представится возможность.
Однако фронт, тяжёлое ранение, немецкий плен дали о себе знать. В 1951 году на последнем курсе у Николая обнаружили туберкулёз лёгких и прогрессирующее заболевание глаза. В рязанской больнице Семашко (Салтыкова) ему, учителю, пришлось ампутировать один глаз. Учёба в Пединституте и работа в Льговской школе были приостановлены. Обеспечение семьи в пригородном селе Льгово, где в её комнатке при школе жили, легло на плечи жены и матери Нины Евгеньевны.
Диплом историка с правом преподавать в средней школе Николай получил только в 1953 году. Подрастал сын Евгений, готовился в первый класс.
Мать Нины Клавдия Ивановна с неразлучной своей сверстницей и бывшей прислугой Фросей в то время, покинув Морозовы Борки, тоже проживали при Лговской школе, держали козу. Обе бабушки помогали Нине по хозяйству и приглядывали за подраставшим внуком Евгением.
Заканчивался уже 1956 год. Родителям, особенно отцу Николаю Георгиевичу Каширину, хотелось определить мальчика учиться в городскую среднюю школу. В Рязани всем им было больше перспектив, но жить с семьёй, а главное «прописать» Нину на какой-то жилплощади (т.е. зарегистрировать её местожительство в паспортном отделе милиции по закону), без чего нельзя устроиться ей на работу - было пока негде.
3. Одарённый мальчик Евгений
Детство Евгения Каширина прошло на льговском берегу реки Оки, в непередаваемых ощущениях и запахах близкой воды, зычных дымных пароходных гудков, шлёпанья по воде плицев их колёс и созерцании сновавших вверх-вниз по течению этих многопалубных белых пассажирских красавцев и гружёных брёвнами, известняковым камнем, сеном барж-гусян. Вёснами - ледоходов и разливов могучей реки.
Другим занятием впечатлительного Евгения с его маленькими сверстниками было лазанье по остаткам заброшенного монастырского некрополя, рассматривание обветшавших старинных крестов, полуразрушенных памятников и первые детские мысли о людях, которых давно нет, и в то же время они находятся здесь под землёй, о чём начертано на памятниках. Первые исторические сведения о месте, где жил мальчик получил от историка-отца.
Старинное монастырское село Льгово, Рязанского уезда на возвышенном правом берегу реки Оки тогда, в 1940-е годы, сохраняло ещё остатки строений древнего Льговского (по другому Успенского Ольгова) монастыря. Основание его на этом месте относится к 1217-году, связано со счастливым спасением одного из рязанских князей - Ингваря Игоревича в братоубийственном соперничестве.
При татарском нашествии 1237 года, когда Старая Рязань на реке Оке была разорена, то же случилось со Льговским мужским (первоначально) монастырём, стоявшим чуть выше по течении реки. Своим возрождением в 1400-е годы монастырь обязан Рязанскому князю Олегу Ивановичу, отсюда другое название «Ольгов».
На огороженной территории монастыря устроены были и существовали до 1917 года соборы - пятиглавый Успения пресвятой Богородицы со звонницей, возведённый в 1666 году и другой во имя Святой Троицы с колокольней - 1821 года (на месте более древних церквей) и множество построек хозяйственного двора.
В 1858 году святитель Гавриил, руководивший до того Рязанской епархией переехал на покой в Ольгов монастырь, скончался там в 1862 году и был захоронен в Троицком храме (ныне мощи его покоятся в Троицком храме Свято-Троицкого монастыря в Рязани).
Здесь в фамильном склепе монастырского некрополя в 1898 году по благословению святителя Ми-лентия захоронен был прах известного рязанского поэта Якова Полонского по его завещанию, доставленный через прощавшуюся с ним Рязань из Санкт-Петербурга, но об этом в советское время в селе Льгове уже мало кто знал и помнил (церкви и здания монастыря, некрополь в 1960-е годы разрушены, на территории устроена женская тюремная колония).
«Прах» с утерянной могилы поэта Полонского символически перезахоронен на территории некрополя Спасского мужского монастыря в Рязанском кремле.
В 1896 году, ходатайством преосвященного Иустина, епископа Рязанского и Зарайского перед Святым Синодом об обращении (пришедшего в упадок) Льговского мужского монастыря в общежительский женский (для возрождения), - таковое обновление было произведено. В этом историческом месте близ Рязани прошло детство Евгения Каширина.
В 1958 году у семьи Николая Каширина появилась, наконец, возможность переехать из села Льгово на жительство в Рязань. Брат его получил в городе отдельную квартиру, а освободившуюся комнату в родительской коммуналке на Радищева улице, возле перекрёстка с Праволыбедской улицей заняла семья Николая Георгиевича Каширина. У маленького Евгения к тому времени выявилась тяга к рисованию.
Рязань встретила и одарила Евгения массой новых впечатлений и возложила на детские плечи дополнительные обязанности. Он учился теперь в центре города в ближайших общеобразовательной и одновременно в художественной школах.
Одна из увлечённых своим делом преподавателей художественной школы, Зоя Григорьевна Гнаткова, о которой Евгений позже всегда вспоминал с благодарностью, готовила нескольких одарённых мальчиков - среди них Евгения - для поступления в Художественную школу им. Сурикова при Академии художеств в Москве, где дети учились и получали среднее и художественное образование на полном государственном пансионе.
Зоя Григорьевна мечтала, чтобы хоть кто-нибудь из подготовленных ею маленьких рязанцев попал в эту заветную школу, кончив, имел возможность продолжить в Москве художественное образование и, быть может, стать известным в стране, а то и мире рязанским художником. В выделенной ею группе из 6 детей она более углублённо преподавала композицию, рисунок, живопись. Занятия порою продолжались до 11 вечера. В 1962 году в возрасте 12 лет Евгений и ещё один мальчик поступили-таки в Суриковскую художественную школу в Москве. Остальных не приняли. Он проучился там шесть лет до 1968 года.
4. Первые фотографии Жени Каширина
Ещё в Рязани до учёбы в Москве отец купил Евгению приличный по тем временам плёночный фотоаппарат «Смена» в пластмассовом корпусе, мечту многих мальчишек. По качеству получаемых снимков он мало уступал распространённым в то время дорогим советским фотоаппаратам «ФЕД» и «Зорький» со стандартными объективами и «центральным затвором», но был несравненно дешевле. Лучшим же считался «Зенит» со сменными объективами и «шторным» затвором. Такой могли позволить себе лишь фотографы-профессионалы от каких-либо организаций или богатые люди.
В Рязани тогда Евгений фотографировал мало, больше рисовал. Да и подходящих учителей фотоделу ни отец, ни он не знали. О фотографических тонкостях и сменных объективах мальчик не подозревал. В отличие от рисования, смотрел на фотографирование как на ремесленное занятие и только.
Однако, живя в Москве 1960-х годов, захотелось подростку документально запечатлеть красивые здания большого города, улицы, события. Показать потом родителям и товарищам. К тому же, школьники-суриковцы нередко выезжали на каникулы и практику в другие интересные красивые города, как - Одессу, Ленинград, где Евгений невольно хватался за фотоаппарат, чтобы осталась от замечательных видов и событий память. Негативы тех юных лет он хранил до конца жизни.
Должно быть исподволь пришедшее желание профессионально овладеть искусством фотографии и кинодела заставило Евгения пересмотреть своё отношение к живописи. Он был на перепутье желаний и возможностей, фотокинодело теперь влекло больше.
В Москве, по окончании Суриковской художественной школы в 1968 году, Евгений дважды пытался поступить во ВГИК (Всесоюзный государственный институт кинематографии). Все товарищи по Суриковской школе поступали в Суриковскии же институт (без экзаменов!) и в другие, чтобы продолжить художественное образование. Но Евгения влекли теперь кинематография и фотокорреспонденция. В Суриковскии художественный институт Евгений не пошёл, в Институт кинематографии не поступил. Однако, двухгодичные курсы для фотокорреспондентов вольнослушателем ВГИКа всё же «отходил». Приобрёл таким образом специальность, вернулся в Рязань к родителям, начал работать.
5. Фотокорреспондент, краевед и фотолетаписец
Пожалуй, первая рязанская работа Евгения Каширина во Всесоюзном обществе охраны памятников истории и культуры Рязанской области (ВООПИК), что находилась на территории Рязанского кремля положила начало интереса его художественной натуры к краеведению, собирательству старинных фотографий и видов города Рязани до 1917 года. Тому самому, чем стал известен он позже нам, рязанцам прежде всего. Собранная им за десятилетия уникальная коллекция старинных видов города и его обитателей поистине бесценна для будущих поколений!
По заданию этой организации Евгений много ездил по городам и весям Рязанской области. Фотографировал старые здания, имеющие отношение к рязанской истории, полуразрушенные церкви, народные промыслы. Позже стал работать в школе-интернате № 1, занимался с детьми, организовал там свой первый фотокружок.
В Рязанский нституте усовершенствования учителей (ныне РИРО), Евгений устроился лаборантом в 1971 году и проработал около двадцати лет, где кроме фотографических обязанностей делал и озвучивал диафильмы для учебных процессов. В это же время в 1976 году поступил в Рязанский педагогический институт, как когда-то его отец на заочное отделение исторического факультета, ушёл с пятого курса по некоторым причинам, но в 2000 году всё же закончил учёбу в высшем учебном заведении и получил диплом учителя-историка.
В 1980-е годы, когда появилась доступная и более удобная для Института усовершенствования учителей видеоаппаратура, решавшая многие проблемы, которыми до того занимался по силе возможности лаборант-фотограф Евгений Каширин, не владевший новой аппаратурой, - он вынужден был сдать тамошние фотографические позиции.
Но нет худа без добра. Именно с этого момента начал он сам входить в рязанскую историю и становиться известным сотням и тысячам рязан-цев. Нашёл фотографическое и дремавшее в нём (должно быть унаследованное от матери с отцом) учительское занятие по душе.
Евгений с 1989 года стал работать на Рязанской городской Станции юных техников (ГСЮТ) в старинном угловом купеческом доме на Полонского улице. Учил ребят искусству милой его сердцу чёрно-белой фотографии и основам живописи. Сам же, кроме того, по-настоящему увлёкся рязанским краеведением.
С этого времени простое коллекционирование интересных старинных видов города приобрело новый смысл - из множества старинных этих фотографий, при достаточном знании истории, можно было сложить интересную многим фотолетопись отдельных улиц и всего города Рязани.
Начал Евгений выступать с прелестными устными краеведческими рассказами и по Рязанскому телевидению и демонстрировать зрителям эти старинные бесценные фотодокументы истории.
В 1990-е годы сама чёрно-белая фотография стала уже историей. Производство кассетной плёнки, фотобумаги и химикатов для этого устаревшего вида фотографии почти прекратилось.
Евгений Каширин взамен чёрно-белой до последнего пытался приспособить и использовать в своей работе современную цветную фотографию, снимал на цветную плёнку. Однако, казалось бы более прогрессивная, - для Евгения, как фотохудожника и детского фотоучителя, цветная фотография, а точнее процесс химической обработки фотоплёнки и цветной фотобумаги своими руками, оказались недоступными!
Если в чёрно-белой фотографии сам Евгений (и его ученики) контролировал и мог влиять на весь этот процесс, - от фотографирования объектов до получения фотокарточек, - то в цветной плёночной (аналоговой) фотографии он мог только фотографировать! Ремесленная обработка изображений на плёнке и, как следствие, получение посредственных цветных фотографий вынужденно производились в фотомастерских фирмы «Кодак» уже не самим Евгением.
Надо пояснить, что в Рязани наборы химикатов для цветной фотографии появились в продаже лишь к 1980 годам, были очень дороги и ядовиты. Фотоплёнки проявлялись сначала как чёрно-белые, затем уже другими раствопами преобразовывались в цветные. Процесс был долог и ненадёжен для качества. Единицы из фотографов могли позволить себе тогда заниматься цветной фотографией.
Проблему плёночной цветной фотографии в России сняли фирма «Кодак» и ей подобные своими фотомастерскими, оснащёнными специальными машинами для проявления плёнок и печатания снимков. Человеку с помощью фотоаппарата оставалось лишь заснять желаемое на фирменную плёнку. На этом индивидуальное творчество оканчивалось. Что мог поделать с таковым Евгений Каширин? Цветная фотография в таком виде ему как учителю никак не могла заменить чёрно-белую, в которой он сам был профессионал.
Цветная плёночная (аналоговая) фотография теперь в 2000-е годы сдаёт позиции более удобной во всех отношениях современной цифровой фотографии с памятью на кристаллических носителях.
Годы 2006 - 2007 были для Евгения Каширина своеобразным историческим разделом, временем, когда фотохудожник-профессионал волею технического прогресса поставлен был перед необходимостью быстро освоить цифровое фотографирование и непременную составляющую цифрового процесса - компьютер.
Терзаемый болезнью Евгений понимал уже, что отстав от жизни, он сам очутиться на задворках истории. Я видел, как не легко ему было расстаться со старым привычным миром бумажных чёрно-белых и даже цветных фотографий. Как невольно оттягивал он этот неизбежный переход, после которого он снова (как в чёрно-белой фотографии) мог бы контролировать весь фотопроцесс, в любой момент влиять на него, быть хозяином положения, а, следовательно, мог бы продолжать учить детей фотоделу в современной технической конфигурации.
Последнее, что было известно в мае 2007 года, -цифровой фотоаппарат ему, уже тяжело больному, всё же приобрели. И сам он, наконец, предложил, кому-то знакомому начать переводить его архивные фотографии «в цифровой формат».
Евгений Николаевич Каширин необыкновенным талантом и неустанным трудом своим на благо Рязани и рязанцев приобрёл славу выдающегося фотохудожника, уважаемого рязанцами светлой души человека. Стал заслуженным работником культуры Российской Федерации, Почётным гражданином города Рязани. Председателем Рязанской организации Союза фотохудожников России.
В учительских трудах и заботах с ребятами за мизерную плату на Станции юных техников и фотокорреспондентских съемках стареньким фотоаппаратом «Зенит» на улицах родного города Рязани прошли последние 18 лет Евгения Николаевича Каширина. И последние дни мая 1997 года, за месяц до безвременной кончины.
г.Рязань, Сентябрь 2007г.
Милый романтик Евгений Каширин был слишком скромен, слишком доверчив, слишком наивен, слишком добр и слишком раним. Вездесущий, до предела занятый - оставался безотказным и беззащитным. Отчаянно спешил жить и творить добро вокруг, непроизвольно очаровывая окружающих обаянием яркого таланта и бескорыстия, довольствуясь малым и отдавая рязанцам всего себя. Он бережно восстанавливал и сохранял фотоисторию Рязани и неустанно трудился во славу древнего города. Факел души его пылал, озаряя нас сколько мог и, наконец, иссякнув угас.
Благодарная Рязань не забудет своего Божией искрой отмеченного талантливого летописца. Быть может, скоро на старинном доме по улице Полонского, 1, возле трёх крайних окон, за которыми десятки лет располагалась его легендарная фотолаборатория, появится мемориальная доска с барельефом Евгения Каширина, силуэтом его фотоаппарата и памятной надписью.
На улицах родного города и за этими окнами бывшего купеческого дома прошла творческая жизнь мастера фотоискусства и устного рассказа, увлечённого краеведа и страдающего, непонятого Человека. Он постоянно окружён был людьми и в то же время всю жизнь оставался бесконечно одинок.
1. Разговор в "кабинете" фотографа на Полонского улице
В торце углового старинного дома купца Рюмина, что стоит наискосок от Художественного музея в Рязани, крохотная комнатка-прихожая предваряла затемнённую фотолабораторию, устроенную при городской Станции юных техников на Полонского улице.
Два столика, четыре стула, самодельные стеллажи с книгами по искусству, истории фотографиии, дарственные рязанских авторов и коробки фотоархива заполняли её. На свободной стене часы-ходики, картины рязанских художников и фотоработы учеников.
Сюда, в своеобразный культурный центр Рязани, постоянно приходили бесчисленные посетители Жени Каширина, стар и млад - решать разные вопросы, благодарить, просить, просто пообщаться или встретиться друг с другом. Здесь молодёжь под руководством неутомимого учителя Евгения Николаевича овладевала искусством фотографии и приобщалась к художественному видению окружающего мира. Заглядывал и я уточнить или согласовать что-либо по совместным работам. Творческое наше содружество продолжалось более одиннадцати лет.
Однажды, в редкую минуту, когда оставались вдвоём, он вытащил из письменного стола и доверительно подал мне записки давно скончавшегося рязанского краеведа, которого Евгений хорошо знал.
- Вот, посмотрите, Николай Николаевич, материал для Ваших краеведческих очерков пропадает. Только учтите, - он заговорщически понизил и без того негромкий голос, - родные, почему-то, против публикации! Но Вы, я думаю, сумеете сгладить острые углы и напечатать. У Вас, голубчик, всё получится, я уверен. Славный был человек! -Он задумался на минуту, подперев щеку рукой.- Полноте, Евгений Николаевич! Я старше Вас почти на десять лет и то надеюсь ещё пожить...
Пессимистические нотки нередко проскальзывали в его голосе, когда мы оставались вдвоём. Евгений был щедр душой, и в то же время мало кому приоткрывал свой внутренний мир, невзгоды переживал наедине. Он избегал рассказывать о себе и своих родных. Исключение с некоторых пор, составили лишь предки его по линии матери.
Потому и знаем мы о самом Жене Каширине не очень много, а больше о его бабушке Клавдии Ивановне и дедушке-священнике, подпоручике Евгении (расстрелянном осенью 1937) Пищулиных, прадедушке-священнике Иоанне Солидове.
О самом же Евгении Каширине было известно, что фотографией, определившей судьбу художественной его натуры, увлекся в 1963 году в четырнадцать лет. И ещё он обладал феноменальной памятью.
2. Сотрудничество с Евгением Кашириным
Знакомство с Евгением Николаевичем Кашириным произошло в 1995 году. Выступая как-то по местному телевидению, он интересно рассказал о старинных кирпичных арочных воротах, чудом сохранившихся на Полонского (бывшей Дворянской) улице города ещё 1700-х годов, когда за ними простирался плац рязанского гарнизона.
Рассказал интересно но скупо, без связи с историей самой улицы, а хотелось узнать больше. Однажды, выслушав его очередную короткую историю я не выдержал, решил тотчас отправиться к Евгению в его фотолабораторию на Полонского улицу, поблагодарить, и просить рассказывать впредь подробнее, связывая с историей всего города.
Евгений был смущён. "Вы знаете, - сказал он извинительным тоном, - ведь я очень мало знаю! Мне некогда копаться в архивах, я простой фотограф и всегда очень занят. Так, - знаю кое-что из рассказов других знакомых людей... Не обессудьте. Может, - вы лучше можете рассказывать? Давайте, я вас познакомлю с телевизионщиками...".
Я, конечно, извинился и отказался принять его предложение. Я увидел, как раним этот красивый, застенчивый и безотказный человек. Истинный наивный ангел в наше время! Зато о сотрудничестве в газете "Вечерняя Рязань" мы быстро договорились. Он сокрушался, что не имеет возможности показать широкой публике большинство репродукций со старинных фотографий города, собранных им за десятилетия, - и обрадовался, что предоставляется возможность целенаправленно публиковать их в популярной газете.
До этой встречи лет двадцать я упражнялся в писательстве. Мечтал познать подлинную историю родного города, его улиц, судьбы людей и написать исторический путеводитель по Рязани. Но как это сделать? Показал Евгению некоторые свои "труды". Оказалось, он хотел того же[ Мечтал создать фотоальбом-путеводитель по старому, до 1917 года нашему городу, собирая старинные фотографии.
Евгений придумал концепцию будущего исторического путеводителя - "идти" от окраин к центру, то есть к Кремлю. Посоветовал серьёзно заняться городским архивом, благо после известных событий августа 1991 года это стало отчасти возможным для простого краеведа. Обещал всяческое содействие.
Много лет назад, ещё в 1952 году, в фотокружке Дома пионеров, который располагался в Городском саду на Астраханской улице в деревянном здании бывшего до 1917 года Летнего дворянского клуба, я тоже овладел фото делом и не расставался с ним. Меня интересовала документальная сторона фотографии. Так и случилось, что интересы наших краеведческих и фотографических увлечений совпали и, как старые фотографы, мы с полуслова понимали друг-друга.
В течение последующих 1996-1998 годов я работал с архивами дореволюционного периода губернской Рязани и публиковал историко-документальные очерки в местной газете, а Евгений с удовольствием предоставлял необходимые по логике написанного фотографии. Всего опубликовано было около 40 таких очерков. Так родился и газетный вариант путеводителя по Рязани.
Каждый новый очерк этого путеводителя расширял наши собственные исторические познания о городе. Скромные газетные гонорары мы делили с Женей поровну. Причём, каждый раз Евгений смущённо пытался отказаться от денег, ссылаясь на то, что исторические эти очерки не его заслуга, а предоставленные фотографии не стоят того. Нам с главным редактором приходилось настаивать.
По существу, мы популяризировали бесценные фонды Государственного-архива Рязанской области (ГАРО), но при всём старании лишь малую толику сумели и успели почерпнуть из этой исторической рязанской сокровищницы и донести людям.
Главный редактор газеты "Вечерняя Рязань", замечательный журналист Вадим Михайлов был доволен нами. Особенно по душе емуЛришелся большой цикл исторических очерков "Прогулки по губернской Рязани", который публиковался в четырнадцати номерах газеты в 1997-1998 годах. "Классный цикл! - заметил он об этом историческом путеводителе, когда публикации были завершены, - "Есть что-либо подобное ещё у вас?..".
Меж тем, этот "двухлетний" исторический цикл, напечатанный в номерах газеты, чита,тё-лями "Вечёрки" был замечен и многими одобрена. Люди просили нас издать "Прогулки по губернской Рязани" отдельной книгой.
Евгений Каширин к возможности издания такой книги отнёсся весьма скептически, как кнесбыточной фантазии. У него был опыт, когда какой-то проходимец предложил ему напечатать маленькую книжицу, забрал деньги и был таков. Мне же издать эту, по существу уже написанную в газетном варианте книгу, очень хотелось. Из студии Рязанского телевидения уже в октябре 1999 года мы с Евгением показали рязанцам оригинал-макет будущего путеводителя.
Первые готовые экземпляры исторического путеводителя "Прогулки по губернской Рязани" появились в местной типографии в декабре 1999 года, за несколько дней до нового, 2000-го. Почти всем тиражом эффектно оформленных подарочных книг пришлось расплатиться с кредиторами.
Нам же важно было, что книга-путеводитель "Прогулки по губернской Рязани" всё-таки состоялась на рубеже веков и тысячелетий. Надо было видеть изумление и великую радость Жени, когда он сам держал в руках эту книгу и читал на ней свою фамилию!
- Упорный Вы человек, - заметил он мне; в тихом голосе его звучало и неподдельное удивление и уважение, - признаться, я до последней минуты не верил, что напечатают, что Вам это удастся.- Нет- нет, именно Вам, моя роль ничтожна. Я лишь предоставил фотографии, да и те... - он смущённо запнулся, - не надлежащего вида.
Евгений Николаевич Каширин в этой книге стал моим соавтором, и я счастлив, что судьба мне его послала. Без участия и поддержки Евгения не было бы в Рязани иллюстрированной множеством старинных фотографий книги-путеводителя "Прогулки по Губернской Рязани". Путеводитель наш получил Диплом II степени на областном конкурсе "Моя Россия" за 2000 год.
Евгений тогда ещё не знал, что я задумал осуществить и его мечту, сделать для него альбом-фотопутеводитель по Рязани, причём с комментариями на русском и английском языках. Помимо трудов по созданию самой книги, от меня требовались грамотный перевод и новые средства для печати тиража.
3. фотоальбом с видами Рязани - мечта Жени Каширина
Я регистрировал оригинал-макет второй нашей книги, фотопутеводителя "Губернская Рязань на старинных фотографиях", где сознательно отвёл себе роль автора-составителя, когда мне заметили искушенные в таких делах люди:
- Зачем автором, да ещё первым, ставишь фототолько фоторепродукции. Пожалеешь!
Спустя время, когда и эта книга, оплаченная кредитами рязанских предприятий, состоялась в июне 2001 года, нас с Евгением Кашириным пригласили на презентацию в местное телевидение. Ведущая программы, разглядывая красочную обложку книги с нашими фамилиями, вдруг недоуменно вопросила:
- А скажите, какое отношение вы, Николай Аграмаков, имеете к книге известного фотографа Евгения Каширина "Губернская Рязань на старинных фотографиях"? Другими словами, зачем примазался к чужой славе? Смущённый её бесцеремонностью, Женя, волнуясь, принялся разъяснять, в чём дело.
Пожиная плоды своего решения, я, конечно же, не жалел о "случившемся" Напротив, уникальные старинные фотографии, за 35 лет собранные Евгением, вдохновили меня написать и сделать обе книги. Его авторское имя на книге - это моя благодарность фотографу и прекрасному человеку Евгению Николаевичу Каширину. Да и совесть не позволила бы поступить иначе.
Пользуясь его необыкновенной добротой и доверчивостью, люди обманывали его направо и налево! Репродукции старинных фотографий брали и использовали постоянно, но очень часто "забывали", кому обязаны наглядностью своих книг и публикаций.
Два иллюстрированных варианта книги-путеводителя по Рязани, одну - больше для чтения об истории города, другую - преимущественно для просмотра и созерцания видов города я задумал в 1999 году одновременно. Сделал и, похоже, не ошибся, так народ и разделился в своих предпочтениях.
Для подарка предпочитали даже вторую книгу, "каширинскую". Она, к тому же, была с пояснительным текстом на русском и английском языках, с коррекцией моего друга Майка Хевита из города Шеффилда в Англии. А вообще-то, эти отдельные книги дополняли друг друга; мало кто догадывался, что это одно целое, специально разделённое надвое.
Обе напечатанные исторические книги -"Прогулки по губернской Рязани" и "Губернская Рязань на старинных фотографиях" - наша с Евгением дань благодарности родному городу. По поводу своего фотоальбома путеводителя, перелистывая его и разглядывая не очень качественные иллюстрации, Женя стыдливо признался:
- Знаете, Николай Николаевич, я ведь Вас сильно подвёл с фотографиями-то! Слукавил!время. До Вас у меня трижды брали полные комплекты
снимков, якобы для моей книги, бесплатно, разумеется, и никаких результатов! Разуверился. Я очень виноват перед Вами! Мне так стыдно...- Да? Можно исправить? Хорошо! Спасибо, спасибо Вам! Не сердитесь, ради Бога...
Мне удалось передать ему около 200 экземпляров этих книг, чтобы он мог продать их и немного поправить своё вечно бедственное финансовое положение, но Евгений все книги быстро раздарил и остался нищим Дон-Кихотом, как прежде.
4. Серебряные фантазии Каширина
Ещё в начале своей фотографической деятельности в Рязани Евгений Каширин обратил внимание на то, как много растворённого химикатами серебра после проявления снимков на фотобумаге приходится ему напрасно выбрасывать, выливая проявители.
Задумал по простоте душевной серебро это, как драгоценный металл, из отработанных химикатов извлекать, чтобы зря не пропадал и затем отправлять для пользы государства на какой-нибудь завод в переработку. Сколько лет потребовалось ему и терпения, чтобы путём выпаривания растворов собрать-таки приличное количество чёрного середбряного порошка - неизвестно. Но в результате из благородной затеи вышел для Евгения большой конфуз.
Отправил он, наконец, посылку, ждал благодарности от адресата, а его вдруг вызывают в органы Госбезопасности. Выясняют, кто такой этот «доброжелатель» Каширин, откуда взялся, какое право имеет заниматься драгоценными металлами в СССР?
Натерпелся Евгений неприятностей и в органах, и в семье от матери с отцом. Всю подноготную семьи подняли до третьего колена! Еле отбились. Зарёкся тогда Евгений впредь подобную инициативу проявлять.
Однако мысль о полезном использовании серебра на фотобумаге окончательно он не оставил, изобрёл потихоньку нечто новое. Многие годы потом в фотостудии на Полонского улице ребята-ученики Евгения Каширина рисовали «серебряные» картинки.
Оказывается, если чертить по старой засвеченной, не пригодной по назначению фотобумаге кисточкой смоченной проявителем - получаются чёрные линии, а закрепителем - белые. Рисовать так -дело не простое. Белая фотобумага, прозрачные растворы проявителя и закрепителя - пока рисуешь ничего не видно! Всё по памяти и художественной интуиции. Только когда весь неведомый «серебряный» рисунок смочишь проявителем - он открывается во всей красе и задумке.
Фотобумага для изготовления чёрно-белых фотографий имела срок годности, но для ребячьих рисунков это не имело значения. Её, просроченную, несли в фотостудию Каширина тогда отовсюду. Ибо быстро наступала в Рязани эра другой, - цветной фотографии.
Вот где пригодились Евгению знания и навыки изобразительного искусства, его педагогические способности. Евгений объявлял ребятам-ученикам неожиданную тему очередного рисунка: свет в окне, улица города, зима, лес, цветы или другое.
Ребята сидели за круглым столом каширинской фотостудии на Полонского улице и сопя от усердия сосредоточенно водили мокрыми кисточками по белым листам фотобумаги. Индустрия серебряного рисунка работала вовсю. И вот, наступал для каждого юного художника миг истины! Вынутые из проявителя и закрепителя, промытые водою листы открывали Евгению палитру ребячьих решений заданной темы.
Тогда наступало время решать у кого получился чёрно-белый рисунок лучше и интереснее. Очередной гость фотостудии по просьбе Евгения определял победителя. Евгений вручал незатейливые призы.
Часть таких серебряных рисунков ребята брали с собой, показать родителям дома или оставить на память. Много оставалось и накапливалось в фотостудии. Их выставляли на различных выставках в Рязани, в других городах и за границей - в Польше, Германии, Франции даже в Америке. А необыкновенные ребячьи рисунки всё прибывали.
Когда в 1995 году я познакомился с Евгением Кашириным в его фотостудии на Полонского улице детских «серебряных» рисунков таковых накопилось у него уже много. Евгений мечтал сделать из них фотоальбом, который так и назывался бы «Серебрянные рисунки Рязани» и напечатать в какой-нибудь рязанской типографии хотя бы небольшим тиражом.
Какой-то рязанский банк выделил денег на каширинскую задумку. Какой-то человек «кавказской наружности», прослышав, сделал Каширину три экземпляра оригинал-макетов, задуманного фотоальбома. Евгений ходил радостый, обещая подарить будущую книгу всем своим ребятам и мне.
Книга не состоялась, деньги и человек, вызвавшийся на дело вскоре исчезли. Сожалею, что не я тогда взялся за «серебряный» фотоальбом. Теперь, после ухода Евгения, и рисунков ребячьих таковых уже нет.
5. "Миллионщик" без копейки в кармане
Милый друг, Женя Каширин, большой ребёнок! Рязанский Чаплин! Его прихрамывающую походку, отвислую тяжёлую сумку с фотопринадлежностями на ремне через плечо, приветливое лицо - много лет можно было встретить на улицах города и ранним утром, и днём, и поздним вечером. Фотомастерская на Полонского и сами рязанские улицы были его домом. Он возвращался в семью лишь на ночлег к 12 ночи, а в 8 утра уже начиналась его нескончаемая работа.
При его бешеной популярности и вездесущности, заваленный заказами до такой степени, что только с помощью своих учеников иногда с ними справлялся, - он быстро мог бы сколотить приличный капитал. Но безрассудная доверчивость, вера в справедливость, чрезмерная жалость и беспомощность в финансовых вопросах сводили на нет многие его труды, напрасно терялось драгоценное время.
Он покупал за свой счёт много фотобумаги, плёнки, ехал далеко, делал снимки для какого-нибудь учреждения или "богатенького дяди", отдавал им готовое и униженно ждал потом месяцами "благодарности по справедливости"... И часто её не дожидался вовсе, или она не окупала даже его затраты. «Каширин, ты неправильно живёшь», - говорили ему, -«страдает твоя семья!». А по-другому с его мягким и жалостливым характером не получалось.
Я открыл ему счёт в сберкассе, пытался научить его заключать договора с клиентами и вести безналичные рассчёты. Например, с тем же Рязанским телевидением, которое за его выступления платило (по его словам) нищенские 30 рублей, а за последующие прокрутки фильмов - вовсе ничего!
В Рязани, похоже, не скоро научатся ценить таланты и сполна платить за использование интеллектуальной собственности авторам или их наследникам, а судиться - пока себе дороже.
Наедине со мной, расстроенный безденежьем, иногда он с горечью говорил об этом. Например, хотел помочь немного подзаработать девочке, своей ученице из бедной семьи, - послал снимать свадьбу к богатым. Надеялся: заплатят ей тысячу - две рублей.
Девочка всё сделала как надо, истратила своих 500 рублей, у матери выпрошенных на плёнку, бумагу и фотоальбом. Отнесла. Получила назад всего 200 и вернулась в слезах. Женя отдал ей свои, сказав, будто те прислали с извинениями. Ребёнок должен верить в справедливость!
- Многие думают, что я богатый, - вон миллионщик пошёл, говорят, а я нищий! У меня ничего нет, кроме фотоаппарата! - говорил Евгений.
В фотомастерскую Каширина на Полонского улице приходили любопытствующие иностранные делегации из Германии, Франции, Польши, наслышанные или видевшие его работы на фотовыставках там. Они поражались убогости обстановки "кабинета" заслуженного маэстро, ветхости его одежды, старости его фотоаппарата, скреплённого изолентой и скудости пищи, которой он питался и наивно-радушно потчевал их.
Некоторые из них присылали потом Евгению посылки с одеждой и продуктами. Он радовался как ребёнок, кое-что надевал и подолгу носил, другое раздавал своим друзьям, вкусненькое припрятывал ребятам-ученикам «на призы» за лучшие работы.
Когда приходил я. Женя, встрепенувшись, торжественно объявлял им, к великому моему смущению:
- Голубчики! К нам заглянул известный рязанский краевед и писатель... Я показывал вам его книги. Сейчас вы, к сожалению, не понимаете важности этого момента, но когда вырастите, будете гордиться, что видели живого рязанского писателя-историка у меня в мастерской. Нас-то уже не будет, - он мастерски владел интонациями своего всегда негромкого голоса. Часто, по его просьбе, мне приходилось быть судьёю: рассматривать фотографические и художественные работы его учеников и определять победителя. Дело это трудное и ответственное, когда за тобою, затаив дыхание, следят десятки ребячьих глаз.
Среди множества посетителей фотомастерской "по делу", Евгения одолевали ещё любители выпить поэты, художники, бомжи и прочие. Просили денег "взаймы" и, конечно, не возвращали, - а у Евгения не хватало смелости отказать, или пытались что-нибудь стянуть из мастерской.
Как-то пришёл очередной "поэт-алкоголик" за деньгами, отозвал его в сторону, шепчет. Женя - ко мне: не разменяю ли его последнюю сторублёвку, а то сам он без копейки останется.
"Так, откажите! Не давайте!". "Я не могу отказать, я не умею врать, он видит, что деньги у меня есть", - отвечал бедный Евгений. Пришлось разменять.
Бывало, приходили "порядочные" бомжи, приносили старинные фотографии с видами Рязани, поблекшие от старости фотоальбомы или старинные документы.
Заламывали цену. Этого, конечно, упускать было нельзя. Приходилось торговаться и платить.
Однажды под вечер, зимою, в мастерскую Евгения зашла озябшая худая, одетая в чёрное старуха. Лицо её, обрамлённое причёской седых волос, хранило остатки былой цыганской красоты. Манеры выдавали изысканную даму некогда пользовавшуюся успехом. Гостеприимный хозяин усадил её за стол, предложил чаю согреться, придвинул печенье. Визит старухи происходил при мне.
Чёрная дама жадно глотала горячий чай и неотрывно смотрела в глаза Евгению, будто гипнотизировала.
- Я всё про тебя знаю, - заявила она вдруг Евгению, - ты скоро погибнешь!
Евгений побледнел. Руки его задрожали. Он хотел отойти в сторону, но не мог двинуться с места.
- С чего Вы это взяли! - вступился я за друга,места и вышла вон, оставив нас в замешательстве.
Как выяснилось позже, чёрная дама в ту зиму заходила к Евгению ещё не раз, похоже она бомжевала и спешить ей было некуда. Она несла Евгению пугающую шизофреническую чепуху.
- Я не знаю, что делать! Она накликает на меня погибель! - жаловался бедный Евгений мне при встрече. - Я боюсь её и не могу при ней работать!- Я не могу не впускать, она меня гипнотизирует и заставляет её впустить! Не знаю что делать...
В ту зиму Евгений действительно едва не погиб. Обходя сзади автобус, из которого вышел, вдруг поскользнулся и упал ничком. В ту же секунду над ним со стуком сошлись передний буфер тормозившего на скользи троллейбуса и задний - стоявшего ещё автобуса. Не случись падения, Евгений был бы раздавлен. Как человек верующий, своё чудесное спасение в тот раз он целиком отнёс иконке Богоматери, которая была у него в кармане.
А сколько ещё за моё десятилетие посещений фотолаборатории в "кабинете у Каширина" на Полонского улице произошло других интересных историй, полезных встреч и знакомств! После некоторых появлялись краеведческие очерки и даже фильмы Рязанского телевидения, как, например, "Рязанская муза польского поэта" мой очерк о Казимеже Вежинском и по мотивам его фильм "Где-то там", получивший Первую премию на конкурсе "Моя Россия".
6. Последняя мечта Жени Каширина
Последнее десятилетие жизни Евгения Каширина осложнялось ещё и ежедневным его уходом за парализованной матерью, а потом и за больным отцом. Уму не постижимо, как только успевал он при этом появляться со своим видавшим виды фотоаппаратом на улицах города, где было необходимо, фиксировать события в учреждениях, работать в фотолаборатории и заниматься с учениками! Рабочий день его составлял 16 часов. Он не щадил себя, работал на износ, питался на ходу, где и как придётся.
Несколько лет назад, прослышав, что он в больнице я навещал его. Уже были симптомы болезни, сведшей позже его в могилу. Но изменить уклад жизни он не мог. Евгений и из больницы беспокоился об оставшемся без присмотра отце. Звонил ему, воспользовавшись моим мобильным телефоном.
Порою, ожидая Евгения перед дверью его мастерской на Полонского улице, я обращал внимание на стены коридора старинного здания, увешанные фотоработами его учеников, а в конце коридора, в стеклянном шкафу, поставленном в маленьком фойе, Женя устроил выставку старых фотоаппаратов.
Они стояли во множестве на стеклянных полках эффектно подсвеченные боковым светом - от первых моделей "камер Обскура" и раскладных Фотокоров до ФЭДов, "Леек" и "Любителей". Среди .них-были незнакомые иностранного производства и-"шпионские", присланные и подаренные Евгению из разных мест, и экзотические "на один кадр", как состряпанный умельцем из жестяной гуталинной банки. "Это подарок из мест заключения", - сообщил мне Евгений. Он с гордостью показывал свою коллекцию иностранцам и они с удовольствием фотографировались вместе на фоне её.
Ещё никто не знал, что Женя задумал устроить в городе "Музей истории рязанской фотографии" и исподволь готовил экспонаты для него. Книга его "Губернская Рязань на старинных фотографиях" должна была стать одним из таких экспонатов. Он просил меня разыскать в архивах как можно больше сведений о рязанских фотографах работавших до 1917 года. Их мы насчитали более двадцати фамилий.
Женя Каширин в техническом отношении до конца жизни оставался человеком второй половины XX века. Его консерватизма не поколебали последние достижения в компьютерном деле, цифровой фотографии и даже мобильной телефонии.
Вовсю шла компьютерная эра, когда в середине 1990-х годов готовилась первая наша книга. Я тогда же усмотрел, что Евгению в его работе компьютер был бы хорошим подспорьем. Можно было систематизировать его фотоархив и легко пользоваться им, а не искать каждый раз нужный негатив для снимка.
Как старому радиолюбители с 1950-х годов, мне не стоило большого труда собрать для Жени компьютер и подарить к очередному его дню рождения. Он воодрузил его на стол в своём "кабинете". Показал ему азы работы. Евгений и обрадовался, и растерялся. Купил даже самоучитель компьютерного пользователя "для чайников" (т.е начинающих) , но дальше этого дело не пошло.
Ребята ученики его долго потом занимались играми на этом компьютере и доломали его. "Что же Вы, Евгений Николаевич не использовали эту полезную машину, на такой же я делаю наши книги", - спрашивал его. "Я не умею и не могу научиться, эта техника не для меня. Я лучше по старинке, это не очень трудно. У меня всё по коробочкам разложено и надписи везде сделаны. Так привычнее", - виновато отвечал он мне.
Также обстояло дело и с возможностью использования современного цифрового фотоаппарата. Не нужными стали бы громоздкие фотоувеличители, а также химические растворы - проявители, закрепители, да и сама затемнённая фотолаборатория. Долгие часы вынужденного пребывания в ней.
Хороший цифровой фотоаппарат в паре с компьютером совершенно изменил бы технологию труда Евгения Каширина, невероятно упростил и убыстрил бы получение качественных чёрно-белых и цветных снимков.
Евгений даже не мечтал о таковом, узнав к тому же, что во-первых, профессиональная цифровая камера с нужным ему качеством снимков стоила около сорока тысяч рублей. Во-вторых, что к такому аппарату опять-таки нужен компьютер.
Евгений, конечно, понимал, что всё больше «отстаёт от жизни», от фототехнического прогресса. А как детей учить цифровой фотографии, коль сам ею не владеешь? И перестроиться не спешил. Так и ходил он до конца со своим стареньким плёночным и привычным «Зенитом». И ребята-ученики его продолжали возиться с химическими растворами в полусумраке затенённой фотолаборатории на Полонского улице.
Ввиду специфики работы Евгения связаться с ним, когда нужно, было очень трудно. Уже шла эра мобильных телефонов. Наконец, к 2003 году мне самому таковой стал просто необходим и Евгению я предложил пользоваться мобильной связью. Женя наотрез отказался. Только спустя несколько лет, ко дню рождения его 31 мая 2006 года мне удалось уговорить Евгения принять новенький работающий мобильник, как подарок. Женя сразу выбрал мелодию "полёт шмеля" в качестве звонка.
А спустя всего неделю 8 июня 2006 года Евгений лежал на операционном столе. После в больнице Женя благодарно говорил мне со знакомыми проникновенными интонациями, но уже изменившимся надтреснутым голосом:
- Как хорошо, что Вы... настояли с телефоном-то. Это так удобно! Что бы я делал здесь без него! Я только теперь по-настоящему оценил... Спасибо, спасибо Вам! Я так тяжело перенёс операцию. Думал не выдержу. Через три месяца нужно делать ещё одну, очень тяжёлую. Я так боюсь снова лежать беззащитным привязанным на столе...Покидая больницу до сентября того же года он оставил на стенах коридора фотовыставку своих замечательных работ на память людям.
7. Власти мне обещали престижное место на кладбище
Весь 2006 год для Евгения Каширина оказался сплошным стрессом. Власти ликвидировали Станцию юных техников на Полонского улице, а вместе с ней и фотографу Жене Каширину с его старой лабораторией официально предложили освободить помещение в такой-то срок. Начались спешные поиски приемлимого места в городе - куда податься?
Больница и операция в июне 2006 года. Перевоз имущества фотолаборатории на хранение в бывший Дворец пионеров на Есенина улице. Самого Евгения и малую частицу его бывшей лаборатории временно приютило Художественное училище на Астраханской улице в тесной каморке 2x3 метра над туалетом - и то спасибо! Евгений работает.
Снова больница и новая тяжёлая операция в сентябре 2006 года. Голоса общественности в защиту фотолаборатории Евгения и возможности заниматься для его учеников. Опять Евгений через силу встал и пытается работать, снимать события в учреждениях.
Общественное Российское радио, другие организации и известные люди усиленно хлопочут перед городскими властями о присвоении фотохудожнику Евгению Каширину звания Почётный гражданин города Рязани. Городская администрация 30 декабря 2006 года приняла, наконец, такое решение.
В марте 2007 года в малом зале монументального здания бывшей до 1917 года Губернской земской управы на Мальшинской улице (позже Обком КПСС, ул. Свободы) было заседание топонимической комиссии. Решали, помимо прочих, вопрос ставить или нет памятную доску на деревянный дом по Соборной улице, 19 по случаю 115-летия со дня рождения писателя К.Г.Паустовского, который бывал в нём у родственников жены Загорских в 1932-1954 годах. Пришёл на заседание и Евгений Николаевич, снимал на свой фотоаппарат выступающих. Это был последний раз, когда я видел его за корреспондентской работой.
От Евгения мне стало известно, что он с начала 2007 года, не смотря на болезнь, ходит в одно рязанское издательство, где готовят «его книгу», приносит фотографии, сочиняет тексты для книги, работа продвигается успешно.
- Вы знаете, Николай Николаевич, - сообщил Евгений с наивным радостным удивлением, - нашлись ведь люди, которые готовы оплатить издание этой книги. С меня ни копейки! Я Вам обязательно эту книгу подарю, как напечатают!..
Издательство было мне знакомо. За год до этого они взялись было напечатать нашу с Евгением книжонку «Казанский Явленский женский монастырь в г.Рязани», но дело заглохло без объяснений. Книга Евгения Каширина «Рязань и рязанцы» планировалась как авторский фотоальбом в мягких обложках, около 120 страниц. Теоретически подготовить к печати такую книгу можно было за месяц. Появилась же «каширинская» книга, составленная из его фотографий, лишь через полгода в августе 2007, Евгений её не дождался.
Весной 2007 года Евгений с помощью ребят-учеников пытался оборудовать фотостудию в помещении бывшего Дворца пионеров на Есенина улице. Высказал мечту создать в городе "Музей истории рязанской фотографии".
Последняя моя встреча с Женей Кашириным произошла в начале мая 2007 года, как раз в оборудованной ещё не до конца фотостудии бывшего Дворца пионеров на Есенина улице, на первом этаже здания.
Меня поразил нездоровый коричневый цвет его лица, ужасная худоба. Пиджак болтался на плечах. Очень тихий голос. Но держался он молодцом.
Мы осмотрели две комнаты новой его фотостудии. Здесь прихожий "кабинет" был гораздо просторнее прежнего и имел вид презентабельного
фойе. Зато фотолаборатория была вдвое меньше прежней и не до конца устроена. Женя говорил, что обещали сменить здесь гнилые полы и рамы.
Евгений показал несколько интересных фотографий времён Первой мировой войны рязанцев. Предложил использовать для моих краеведческих очерков. Мы прощались. Он неожиданно тихо сказал:
- Я очень плохо себя чувствую, Николай Николаевич. Слабость. Тошнит, не могу есть. Теряю сознание, падаю, - немного помедлив, добавил с вымученной усмешкой, - власти обещают похоронить меня, как Почётного гражданина города, на престижном месте Скорбященского кладбища, недалеко от могилы Ларионова...
Говорил он это тоном обречённого человека. У меня упало сердце.
- Женечка, не теряй надежды, что всё обойдётся! А уж если Господу угодно так, то приятно сознавать, что лежать будешь на любимом нашем старинном кладбище, да ещё на почётном месте рядом со Скорбященской церковью, а не где-то там. Будем надеяться на лучшее!..
Мы пожали друг другу руки. В кармане у меня лежал маленький цифровой фотоаппарат. Я хотел сделать снимок Евгения в новой фотостудии на прощание, но что-то остановило. Женя смотрел на меня такими печальными глазами, будто прощался навсегда,
В конце того же мая 2007 года мне позвонил знакомый доктор и сказал, что надежды больше нет, болезнь - рак быстро прогрессирует. Женя не операбелен. Дни его сочтены.
Не верилось! Ещё теплилась какая-то надежда.
В день его рождения 31 мая 2007 года было торжество на Соборной площади возле старого деревянного дома 19. Как упоминалось, здесь в 1932-1954 годах у родственников жены писателя К.Паустовского Загорских бывал именитый писатель. В этот день на стене дома открывали писателю памятную доску. Толпился народ, говорились речи, а я думал о безнадёжно больном друге Жене Каширине. На душе было печально. Торжество не в радость.
С этого места близ Рязанского кремля в десятом часу утра я позвонил Евгению по мобильной связи, чтобы поздравить. Услышал его милый голос. Поздоровались. Пожелал здоровья, долгих лет жизни. Сказал, что открывают мемориальную доску на знакомом ему месте. Спросил где и как он сейчас. Женин голос ответил:
- Представляю, где Вы сегодня. Ах, как хотелось бы и мне быть с вами сейчас! А я еду в автобусе на капельницу. Мне амбулаторное лечение назначили. Спасибо, спасибо, Николай Николаевич, за поздравления. Я ещё держусь! До свидания, до свидания!..
Это были последние слова Жени Каширина для меня. Через 29 дней его не стало. Он стоически выдержал психологическую и физическую атаку смерти. За неделю до кончины дал последнее интервью о себе.
Евгений не представлял сколько сотен благодарных его таланту людей придут с ним проститься к залу Рязанской филармонии в старых Торговых рядах на Астраханской улице! Как любит его Рязань и как опечалена его уходом.
Таких грандиозных городских похорон и столько опечаленного народу я не видел 47 лет, со времён кончины первого секретаря Обкома КПСС А.Н.Ларионова в 1960 году.
Хоронили Евгения Каширина 2 июля 2007 года по-христиански, с отпеванием в старинной Скорбященской церкви. Свежая могила уставлена была венками и усыпана живыми цветами. Светлая душа его просияла Рязани, как падающая звезда.
Под деревянным крестом на земле остались до боли знакомый портрет Жени и его старенький фотоаппарат «Зенит».
Ушёл навсегда Евгений Каширин, человек необыкновенной кристальной души. Оставил нам фотолетопись родной Рязани и добрую память о себе.
Милый друг, Женя Каширин! Как не хватает твоего обаяния, твоей доброты... Верю, на Небесах душу твою встретили дорогие предки, и ты не одинок.
г.Рязань. 2007-2008 гг.
По материалам книги "Ангел-хранитель"
Ссылки:
[1] https://62info.ru/history/system/files/node_images/admin/ad9a314d997d29fd.jpg