Есть люди, которых можно слушать часами. Именно к такой категории относится наш сегодняшний гость. Его телепрограммы всегда вызывают большой интерес у зрителей, а энциклопедические знания – истинное восхищение. При разговоре с Виталием Вульфом я никак не мог избавиться от ощущения, что снова оказался под властью магии телепередачи «Мой серебряный шар», и мне очень не хотелось прерывать этого блестящего рассказчика…

— Уважаемый Виталий Яковлевич, я уверен, что для многих наших читателей будет открытием тот факт, что вы по образованию – юрист. Я так понимаю, что ваш отец – адвокат Яков Сергеевич Вульф, хотел продолжить династию?

— У меня не было никакого желания становиться юристом, хотя я и окончил юридический факультет Московского университета.

— Почему Вам не нравилась профессия адвоката?

— Это совершенно не моё, я – смесь эмоциональности с рациональностью, а профессия адвоката предполагала лишь последнее.

— По окончании учебы, несмотря на все пятёрки, вас не приняли в аспирантуру, так как в это время в стране шла борьба с «космополитами».

— Вы знаете, как ни странно – это время уже кончилось, потому что я поступал в аспирантуру в 1952 или 53 году.

— Так в то время был разгар этой борьбы?

— Нет, разгар борьбы с космополитизмом пришелся на 1946-47-49 годы.

— Но вас все равно не приняли в аспирантуру…

— Меня не приняли даже в 1955 году. Я четыре раза сдавал экзамены, и только после этого в 1957 году стал аспирантом. Я не мог учиться в очной аспирантуре, так как к тому времени у меня умер отец, и мне нужно было кормить семью.

— Как вы сегодня, по прошествии 50-ти лет, вспоминаете это непростое время?

— Я его вообще никогда не вспоминаю, это было для меня очень тяжелое время, трудное. Надо быть объективным: не смотря на все трудности тех лет, меня всегда спасал театр. Я его с детства обожал, а пятидесятые годы были годами расцвета театрального искусства.

— С 1967 по 1997 год вы проработали в Институте международного рабочего движения АН СССР (с 1992 года – Институт сравнительной политологии РАН) сначала младшим, затем старшим, позже ведущим научным сотрудником, а в 1989 году защитили диссертацию на соискание степени доктора исторических наук на тему: «Американский театр 70-х годов и общественно-политическая реальность». Расскажите, пожалуйста, об этом периоде вашей жизни.

— Институт международного рабочего движения – это очень странное заведение. Дело в том, что директор этого института Тимур Тимофеевич Тимофеев (он жив, к счастью, и сейчас) – очень своеобразный человек. Он – американец, его отец был генеральным секретарем компартии Америки, а его мать – еврейка по национальности – знаменитой американской коммунисткой, которая сидела в тюрьмах, и когда Тимуру было три годика, его перевезли в Россию. В этот период существовала большая мода на иностранных специалистов, и американцы ездили в Советский Союз, потому что были надежды на то, что тут есть идеалы, идеи и т.д. Они жили в СССР, Тимофеев работал переводчиком у Хрущева, и ему удалось открыть институт, который первоначально должен был называться «Институтом по изучению общественного сознания Запада», но Суслов такое название не утвердил. И тогда Тимур Тимофеевич придумал другое название – «Институт международного рабочего движения». Это было очень смешно, так как к рабочему движению он не имел никакого отношения, так существовал какой-то сектор, который занимался изучением истории рабочего движения, но, в общем, этот институт представлял собой собрание интеллектуалов. Там работал знаменитый философ Мераб Мамардашвили, социолог Юрий Замошкин, литератор и литературовед Самарий Великовский, история Майя Новинская, философ и социолог Владимир Шубкин и знаток немецкого фашизма профессор Александр Галкин.

— А как вы оказались в этой компании?

— Мне на тот момент было уже за тридцать, меня никто не печатал, я подрабатывал «левыми» переводами, и в один прекрасный день я открыл «Вечернюю Москву» и увидел, что Институт международного рабочего движения принимает на должность младших научных сотрудников кандидатов наук. И я решил туда направиться, не зная ни одного человека в этом институте. Я пришел, меня принял замдиректора Евгений Амбарцумов – известный в Москве историк, элегантный молодой человек. Он мне сказал: «У Вас будет замечательное место младшего научного сотрудника в отделе права». Я попал в этот отдел, проработал там несколько месяцев, и заведующий сектором мне однажды сказал: «Вы знаете, Виталий, нам надо с вами расстаться, так как я вижу, что вы безо всякого удовольствия выполняете свою работу, так как вы мало знаете и понимаете в этом деле». Я попросил дать мне еще месяц, чтобы получить зарплату, а затем уйти. И после этого довольно печального для меня разговора я стоял в коридоре, и мимо меня проходил Мераб Мамардашвили, а я к тому времени уже подружился со многими людьми. Мы сидели в буфете – люди из разных секторов, и там я как раз и подружился с Мерабом. Он мне говорит: «Что случилось, почему ты такой мрачный?», я отвечаю: «Ты знаешь, произошла вот такая история, и я ухожу». Мераб мне отвечает: «Ты сошел с ума! Переходи к нам в отдел». А его отдел занимался изучением общественного сознания.

— А что я там буду делать? Я кроме театра ничего не знаю!

— Занимайся американским театром.

— С удовольствием, я в нем хорошо разбираюсь, но я не могу в научном плане написать тему «Изучение американского театра».

— Не можешь, но у тебя же есть голова на плечах, напиши так: «Изучение американского театра и общественно-политическая реальность».

И я перешел к ним в отдел младшим научным сотрудником, там работало 32 человека – самых талантливых интеллектуалов Москвы тех лет. Это произошло в 1967 году.

— Мне известно, что вы ездили в Америку и там занимались преподавательской деятельностью.

— Это случилось значительно позже. Я стал заведующим сектором, защитил докторскую диссертацию, ездил в Америку от института в командировку, а после нее декан театрального отделения нью-йоркского университета прислал мне рабочую визу, и 15 января 1992 года я уехал преподавать в нью-йоркский университет. Я там преподавал ровно два года четыре предмета: «Историю русской драматургии», «Сталин и театр», «Теннеси Уильямс на советской сцене» и «Чехов и МХАТ».

— С 1972 года вы занимаетесь переводами англо-американской драматургии. В ваших переводах шли и идут пьесы Юджина О'Нила, Эдварда Олби, Сомерсета Моэма, а также названного вами только что Теннеси Уильямса. Как началась эта деятельность, что послужило толчком для первого перевода?

— Мне все время хотелось быть поближе к театру. Я не оканчивал театрального института, я – не актер, не режиссер, не критик, хотя и писал довольно много рецензий. Я, скорее, – историк театра. Как-то Олег Ефремов, с которым я подружился в 60-хх годах, мне сказал: «Переведи какую-нибудь пьесу». И я начал переводить. Никто, конечно, мои переводы никуда не брал, потому что я был никем, и не имел имени, пока не произошло случайное стечение обстоятельств. Ефремов перешел во МХАТ, и ему обязательно нужно было поставить пьесу для выдающейся актрисы МХАТа Ангелины Иосифовны Степановой. Я предложил Олегу свой перевод пьесы Теннеси Уильямса «Сладкоголосая птица юности». Ей пьеса очень понравилась, Ефремов обрадовался, вызвал маленького в то время режиссерика Севу Шиловского, и начались репетиции. В июне 1975 года был показ, а осенью состоялась премьера этого спектакля со Степановой в главной роли. Спектакль, ставший впоследствии знаменитым, шел семь лет. И после этого я очень много переводил и, в общей сложности, сделал около тридцати переводов.

— С 1994 года вы являетесь автором и ведущим телепрограммы «Мой серебряный шар». Как метко замечено, в ней вы одновременно предстаете критиком, актером и искусствоведом. Можно ли говорить, что вы продолжаете традиции великого рассказчика Ираклия Андроникова?

— Нет, так говорить нельзя, потому что все рассказы Андроникова были основаны на показах, – он показывал людей и замечательно имитировал голос, походку, пластику. У него все было построено на этом, а в рассказах присутствовало большое количество юмора – зал всегда хохотал, когда его слушал. Я к этому не имею никакого отношения. Совпадением может быть только в одном: я продолжил жанр устного рассказа, которым он занимался и открыл, только совсем в ином качестве и плане. На телевидение я пришел в 1990 году, и два года я работал на договорах, потом уехал в Америку. В 1994 году после возвращения в Россию Влад Листьев пригласил меня в телекомпанию «ВИД», и в сентябре этого же года я выпустил первую программу, под названием «Серебряный шар», посвященную творчеству Сергея Мартинсона. А в 2003 году я ушел с Первого канала.

— В последнее время героями ваших программ становятся не только кумиры прошлых лет, но и ныне здравствующие актёры, некоторые из них весьма молоды. Например, Даниил Спиваковский или Мария Миронова. Почему вы решили изменить формат программы?

— Мне надоело заниматься древней историей, и я решил обратиться к каким-нибудь персонажам сегодняшнего дня, поэтому я сделал передачу о тех, о ком вы сказали, а также программы об Андрее Панине и Александре Домогарове. Это направление очень трудно продолжать потому что в моей передаче самое важное – это судьба и история жизни, а у нынешних молодых, так называемых «звездочек», хотя они себя считают «звездами», никакой истории и судьбы нет. Есть природный, неотшлифованный режиссерами, талант, так как их сегодня очень мало, и тенденция уйти от психологического театра в сторону фокусов, эксцентрики и эпатажа. Сегодня идешь в театр – и начисто забываешь о спектакле.

— С ноября 2007 года вы являетесь главным редактором радио «Культура». Мне известно, что это назначение у вас вызвало удивление, и вы даже хотели отказаться от этой должности. Что изменилось с вашим приходом на этот радиоканал?

— За этот период изменилось очень многое: радиоканал «Культура» стал другим, так как у меня немало контактов в театральном мире. Я стараюсь, чтобы у нас на договорах работали наиболее интересные актеры, актрисы и специалисты. Это – Алла Демидова, которая каждое воскресенье читает стихи, Татьяна Доронина будет читать свою книгу «Дневник актрисы», Даниил Спиваковский три недели подряд читал дневники сына Марины Цветаевой, наш крупнейший кинокритик Валерий Кичин ведет по пятницам интереснейшую программу о кино, а его антипод известный киновед Андрей Плахов по понедельникам ведет передачу «Киножизнь». Еще мы делаем радиоспектакли, сейчас к эфиру готовится спектакль по пьесе Теннеси Уильямса «Царствие земное» в постановке молодого режиссера Александра Огарева.

— В 1995 году вы опубликовали переписку Николая Эрдмана с Ангелиной Степановой, которая сразу же стала бестселлером. Как возник замысел этой книги?

— Это забавная история. Дело в том, что вышел том воспоминаний о Н. Эрдмане. Ангелина Иосифовна не принимали в нем участия, она даже не знала, что вышел этот том, и ныне покойный критик Александр Свободин (он был и редактором), комментировал письмо Эрдмана к Шифриневичу, в котором были такие слова: «Эта сумасшедшая женщина хочет сделать меня декабристом и переехать ко мне в Енисейск, а она мне совершенно не нужна». АСвободин в комментариях написал, что речь идет о народной артистке СССР А.И.Степановой. Она понятия об этом не имела, пока ее внук не показал бабушке эту книгу. Ангелина Иосифовна пришла в ярость, так как там стояла дата декабрь 1933 года. Она мне сказала: «Вы знаете, Виталий, как Свободин не понимает, что речь идет о жене Эрдмана, а я никогда ею не была! В январе 1934 года состоялась премьера пьесы Горького «Егор Булычев и другие», где я играла одну из главных ролей, и я поехать к нему не могла. Я ездила к нему летом 34-го года. Возьмите, пожалуйста, лесенку и там – на шкафу лежит чемоданчик, достаньте из него пакет». Я все выполнил, а в пакете были письма Эрдмана к ней – 73 письма. Я начал сразу же их читать, и понял, что эти письма надо немедленно печатать. Но Антонина Иосифовна мне возразила: «Вот, если бы сохранились мои письма к нему. Но Коля никогда ничего не хранил». Я попросил, чтобы она позвонила в ЦГАЛИ (Центральный Государственный Архив Литературы и Искусства) и узнала, а вдруг эти письма сохранились. Ангелина Иосифовна позвонила директору, та посмотрела архив и сказала: «Есть только один пакет, который Эрдман берег всю жизнь. Сейчас я его вскрою и вам перезвоню». Через некоторое время она перезвонила и сказала: «Здесь – 280 ваших писем к Николаю Робертовичу». Степанова попросила прислать ей ксерокопии писем. И тогда я придумал эту книгу.

— Очень интересная история! И последний вопрос: удается ли вам при таком напряженном графике работы отдыхать? Чем вы любите заниматься в свободное время, как проводите досуг?

— Свободного времени у меня практически нет, а если оно и есть, то я уезжаю за границу.

— В какие страны?

— Я побывал почти везде, но езжу в свой любимый город Париж, а отдыхаю обычно в Ницце. Но в последнее время там много русских, так что уединиться не удается, ведь после стольких лет, проведенных на экране, меня обязательно все узнают. Недавно я отметил юбилей – 200 передач за 18 лет работы на телевидении!

— Виталий Яковлевич, я вас благодарю за эту интересную беседу!

— И вам, Евгений, большое спасибо!

Евгений Кудряц

Журналист. Ру