Великий русский ученый Юрий Валентинович Кнорозов расшифровал письмо древних майя. В истории изучения древних цивилизаций это одно из двух самых великих открытий — вместе с дешифровкой египетских иероглифов Жана Франсуа Шампольона. Другой известный русский ученый, Вячеслав Всеволодович Иванов, в 1970-е годы выдвинул теорию, что лингвистике можно обучить даже детей с пониженными умственными способностями, а для доказательства создал "кружок по расшифровке древних письменностей", куда в качестве наглядного примера такого ребенка позвал меня. А потом я еще учился на отделении структурной лингвистики, так что имя Кнорозова всю жизнь произношу с крайней степенью почтения. Если бы не некоторые странности нашей страны и самого Юрия Валентиновича, он был бы лауреатом Нобелевки и членом всех возможных академий: его открытие — это крупнейшее гуманитарное достижение ХХ века.

Но он был очень странным. Он жил в этнографическом музее в Петербурге, в библиотеке, между полок. Зимой он ходил в плаще-болонье и морковного цвета шарфе. Выглядел как бомж. У него была чудовищная дикция. Его любимая фраза, предварявшая его гениальное открытие, была такая: "То, что создано одним человеческим умом, не может не быть разгадано другим", а звучало это у него как-то вроде "то со сонана айим тефецким имым ни мозьт йи бть йеяганна дъюгим", и никто не мог разгадать, что же он говорит. Он был совсем алкоголиком. Он умер в 1999 году, в коридоре районной больницы, от воспаления легких. Очень ленинградская судьба и тип ленинградский.

В музее истории шоколада холдинга "Объединенные кондитеры" на фабрике имени Петра Бабаева в Москве я обнаружил мемориал Юрия Валентиновича Кнорозова. Слов нет, как изумился. Думаю, за всю жизнь он не съел ни одной шоколадки.

Есть такой филолог и поэт, продолжатель Велимира Хлебникова и основатель школы метаметафористов, Константин Кедров. Я познакомился с ним в 1983 году, когда он читал лекцию на заседании Объединенного гуманитарного студенческого общества в Институте Гнесиных, за роялем. Эта лекция не поддается изложению, но в принципе речь шла о том, что звездное небо является формой записи метакода, единого кода, объединяющего органический и неорганический космос в единство мыслящей материи, что легко понять путем психологического эксперимента по самовыворачиванию через точку сингулярности. В частности, в качестве примера приводилось такое соображение, что, если бы мы сейчас смогли представить себе карту звездного неба в ноябре 1518 года, мы, несомненно, поняли бы смысл экспедиции Кортеса в Мексику, а пройдя в этот момент через точку сингулярности, восстановили бы названия созвездий южного полушария у ацтеков и майя, потому что сейчас они называются по-европейски и непоэтично (например, созвездие теодолита). Он сам уже прошел и уже внутренне знает, сейчас подбирает этим именам фонетические аналоги, а семантически все там связано с темой Змея.

В музее истории шоколада холдинга "Объединенные кондитеры" я обнаружил планетарий, на котором была воспроизведена карта звездного неба на 18 ноября 1518 года с названиями всех созвездий. Все они восходили к проползанию большого Змея по ступеням небесной пирамиды.

Ленина в 1924 году бальзамировал Алексей Иванович Абрикосов, академик, известнейший патологоанатом, отец Алексея Алексеевича, нобелевского лауреата по физике. Он был сыном владельца фабрики Абрикосовых, нынешней Бабаевской. Кстати о Ленине. Самой известной продукцией этой фабрики до революции были глазированные арбузы — их так делали, что они были совершенно как живые, но могли сохраняться вечно. Там воспроизведен дом Абрикосовых, а на столе — этот арбуз. Кстати у владельца фабрики было 21 человек детей, все в одном браке. Интересно, там сокращенные сроки беременности были или по нескольку зараз рожали? Там специально рассказано, в соседнем зале, что у майя был культ близнецов.

Этот музей только открыли. В Москве года три назад была такая выставка, "Интермузей", там показывали фантастические компьютерные технологии. Например, витрина с мелкими предметами — монеты, камеи, медали. Указываешь на предмет электронной указкой. В воздухе вспыхивает большой экран, метр на полтора (он стеклянный и пока не вспыхнет — не видно), на нем большое изображение этого предмета. Дальше его можно вращать указкой и показывать с любой стороны. Или, скажем, большой стол с электронным изображением чего-либо. Оказывается, это тачпад, то есть руками можно двигать изображение как хочешь, а если сделать движение, будто книгу перелистываешь, перелистывается, и появляется следующее изображение. Я видел такое только в последнем Джеймсе Бонде, в штаб-квартире Ми-6, и мне показалось, что для музеев это как-то малореально — дороже любого экспоната. Так вот, все эти технологии успешно функционируют в музее истории шоколада холдинга "Объединенные кондитеры". Это сегодня самый технически продвинутый музей России. Что-что, а бюджет его никак не ограничивал.

Я ходил по этому музею и думал, какая же логика заставила все это вот так сделать. И не могу сказать, что придумал. То есть в принципе она как бы понятная. Выращивание какао-бобов придумали цивилизации Месоамерики. Древние майя делали из него напиток (кстати, с солью, перцем и маисом — то еще пойло) и от этого напитка приходили в экстаз. Потом Фернандо Кортес разрушил цивилизацию майя и привез напиток в Испанию. Причем у него даже карты не было — он плыл, ориентируясь по звездам. И все это показано в музее.

Это случай какой-то неожиданной капитальной задумчивости над судьбой фабрик "Красный Октябрь" и имени Бабаева. Сначала они воссоздали советские истоки — там есть экспозиция шоколадной лавки "Моссельпрома", ожившая строка Маяковского: "Не могу не признаться: лучший шоколад — абрикосовый N12. Нет нигде, кроме как в "Моссельпроме"". Потом дореволюционные — из "Красного Октября" воссоздалась фабрика "Эйнем", из Бабаевки — "товарищество Абрикосовых". Там, кроме дома Абрикосовых, воссоздана контора Теодора Эйнема с восковой фигурой его партнера Юлиуса Гейса и шоколадный бутик начала ХХ века. Потом мысль пошла дальше, к истокам шоколада, набрела на Кортеса (там кроме звездного неба воссоздан его корабль), потом на майя, потом на Кнорозова. Все, вроде, понятно, но присутствует момент какой-то раскованной въедливости в энциклопедию, когда мысль не признает возможности как-то остановиться. Наоборот, любой случайно попавший в горизонт зрения предмет способен разрастись до произвольных размеров, вдруг захватив собой все пространство. Я долго не мог понять, почему это музей шоколада, а не цивилизаций доколумбовой Америки.

Это все сделано с таким увлечением, такой любовью, что меня даже досада взяла. Ну вот были люди, работали на этих фабриках на Красносельской, как-то прожили, умерли. Почему вместо них в музее нужно рассказывать про Кукулькана, земное воплощения змея Кетцалькоатля (господи, как же Кнорозов это произносил?), таких от нас далеких, таких экзотичных? Ведь это не только тогда было бог знает где, это и сейчас все находится в Гондурасе. Ну почему их волнует Гондурас, а не то, что вот тут, рядом с ними?

Но потом я подумал, что, может быть, такова природа шоколада. Может быть, в советское время — особенно. Все же когда в детстве давали шоколадку, то меньше всего думалось про фабрику имени Бабаева или про "Красный Октябрь". Нет, это такая вещь, что в ней всегда сохраняется привкус мечты. Поешь — и уносит тебя куда-то в сладкую неопределенность. А педагогически очень важно создать пространства, чтобы тебя носило не без толку, а интересно и познавательно. И носит.

У Николая Гумилева есть известные стихи: "О, пожелтевшие листы / В стенах вечерних библиотек, / Когда раздумья так чисты, / А пыль пьянее, чем наркотик!", довольно малоудачные по форме, но сравнительно точные по описанию процесса. Притом что раздумья могут направляться в чисто научную сторону, сам их путь, легкость перескакивания с предмета на предмет, красочность открывающихся миров, скорость протекания времени — все это производит отчасти наркотическое действие. Этот музей, вероятно, является единственным примером, когда энциклопедия показана как вполне галлюциногенное пространство.

А там еще поют и пляшут. Там специально для музея заказаны мультфильмы про шоколад, Колумба и Кортеса — как бы для детей. Там еще показывают трехмерный фильм о Кнорозове. Рассказ о письменности древних майя ведется сиамской кошкой, которая сидит на руках у Кнорозова на одной из фотографий. Рассказывая, она не то чтобы подвывает, но несколько подмяучивает. А при мне там была экскурсия из 62 китайцев. Радовались как дети и иногда всхохатывали характерным утробным, физиологическим смехом.

Улица М. Красносельская, 7, 982 5797, 982 5743