Эта трагедия русской словесности произошла в 1918 году: в советской России была введена новая орфография, которой мы пользуемся до сих пор.

Большевики не были оригинальны, они «претворяли в жизнь» старую либеральную идею (переделывать орфографию начали ещё при Петре I), преследуя при этом политические цели: книги журналы, газеты, изданные до октябрьского переворота, люди, обученные новой орфографии практически не могли читать.

Потому для большинства из них стало чуждым Православие, основа основ прежней жизни, и дореволюционные книги по литературе истории, политике.

Длительные научные дискуссии по поводу возможной реформы русского языка совпали с периодом зарождения первой революционной волны ХХ века.

Большинство отечественных языковедов реформу правописания не только не поддержали, но решительно отвергли. Среди противников этой идеи был и известный русский языковед, автор знаменитых лекций по «Истории русского языка» академик Алексей Соболевский.

Властитель дум русской интеллигенции Лев Толстой писал: «По-моему, реформа эта нелепа… Да, да, нелепа… Это типичная выдумка учёных, которая, конечно, не может пройти в жизнь. Язык — это последствие жизни; он создался исторически, и малейшая чёрточка в нём имеет свое особое, осмысленное значение… Человек не может и не смеет переделывать того, что создаёт жизнь; это безсмысленно — пытаться исправлять природу, безсмысленно».

Хранителем чистоты русского языка был и святой царственный мученик — Император Николай II. Как свидетельствуют современники, Государь весьма отрицательно относился даже к необоснованному употреблению иностранных слов. «Русский язык так богат, — говорил он, — что позволяет во всех случаях заменять иностранные выражения русскими. Ни одно слово неславянского происхождения не должно было бы уродовать нашего языка».

Но Временное правительство одобрило новшества орфографии, узаконенные впоследствии большевиками. После публикации в газете «Известия» декрет Совнаркома РСФСР «О введении новой орфографии» стал руководством к действию. Срочно перейти на декретное правописание обязаны были все типографии, издательства, учебные заведения.

На радость нерадивым ученикам, из русского алфавита изгнали «ненужные», «мёртвые» буквы «ять» (ъ), «фиту» (), «десятеричное» (і) и «ижицу» (у). Изменения коснулись написания прилагательных, причастий и местоимений.

До революции приставки «бес» не было в русском языке, по понятным причинам. Ныне упоминание об этой нечисти оскверняет русскую речь и русские тексты непрестанно. Как вам нравится слово «бес-полезный»?

Как отмечалось в декрете, всё это делалось «… в целях облегчения широким массам усвоения русской грамоты и освобождения школы от непроизводительного труда при изучении правописания».

Довод о преимуществах облегчения и упрощения языка очень зыбок и неубедителен. Об этом очень остроумно написал в статье «Заключительное слово о русском национальном правописании» великий русский философ Иван Ильин: «Это наглядный пример того, когда «проще» и «легче» означает хуже, грубее, примитивнее, неразвитее, безсмысленнее или, попросту, — слепое варварство. Пустыня проще леса и города; не опустошить ли нам нашу страну? Мычать коровой гораздо легче, чем писать стихи Пушкина или произносить речи Цицерона; не огласить ли нам российские стогна коровьим мычанием? Для многих порок легче добродетели и сквернословие легче красноречия… Вообще проще не быть, чем быть; не заняться ли нам, русским, повальным самоубийством? Итак, кривописание не легче и не проще, а безсмысленнее».

Как пример «кривописания» новой реформы Иван Ильин приводит выражения: «пока у нас ещё есть, что есть» или «я люблю её собаку». В старой орфографии было бы: «я люблю ея собаку», то есть собаку женщины, а не женщину-собаку, как следует из «кривописания».

В этой же статье философ отечал: «Была энергичная группа формалистов, толковавших правописание как нечто условное, относительное, безпочвенное, механическое, почти произвольное, не связанное ни со смыслом, ни с художественностью, ни даже с историей языка и народа». По словам Ивана Ильина, те, кто затевал реформу, отличались формальным, недуховным мышлением, но были чрезвычайно активны и напористы.

Упрощения дали мощный импульс к искажению и дальнейшему уродованию великого языка наших предков, языка просветителей славянских святых — равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия, больно ударили по тонкому, органичному, создаваемому веками организму русской грамматики.

В своей статье «К вопросу о старой и новой орфографии» архиепископ Аверкий (Таушев) писал: «Грамоту дала нам наша св. Православная Церковь, и потому недопустимо, помимо Церкви, решать вопросы орфографии, произвольно признавая те или другие буквы нашего алфавита устаревшими и «ненужными».

По словам архиепископа, только старая орфография и есть в собственном смысле «орфография», или правописание, а та порча русского правописания, которая насильственно введена в употребление большевиками в порабощённой ими России в декабре 1918 года, не может и не должна претендовать на то, чтобы именоваться правописанием, а есть только искажение его, превратившее в безсмыслицу многие выражения, поговорки, пословицы, крылатые фразы. Даже большевистский лозунг «Миру — мир» стал выглядеть кричаще абсурдным. Однако это нисколько не смущало ревнителей новой культуры, ратующих за то, чтобы вычеркнуть из истории даже Пушкина и прочих «отживших» русских писателей. Масса несуразностей возникла с написанием омонимов.

Теперь такие слова, как «ели» (деревья) и «ели», стали писаться одинаково, как и осел, мел, лечу, еду, слез, есть…

Сопротивление реформе русского языка продолжилось и после 1918 года, в советской России, где это приравнивалось к контрреволюции с соответствующими последствиями, и в русском Зарубежье. Среди противников реформы в послепереворотные годы были Марина Цветаева, Иван Бунин, Иван Шмелёв, Александр Блок, Михаил Пришвин, Иван Ильин, Вячеслав Иванов, Марк Алданов, Дмитрий Лихачёв…

— Скверные буквы: Гэ, Пэ, У».

Почти все представители первой волны русской эмиграции сохранили верность прежнему правописанию. Иван Бунин говорил по этому поводу: «Невежда и хам ни с того ни с сего объявил заборную орфографию: опять покоряйся, пиши по ней! Я отвечаю: “Не могу, не хочу —уже хотя бы потому, что по ней написано за эти десять лет (революции) всё самое низкое, подлое, злое, лживое, что только есть на земле”».

Глумление и издевательство над традициями русского языка продолжаются и в наши дни. Особенно усердствует в этом телевидение, некоторые периодические издания. Они словно соревнуются в хулиганском отношении к языку. Вседозволенность выражений, засилье иностранной терминологии, блатные словечки стали, увы, не просто делом обыденным, но даже привлекательным и престижным.

Мат захлестнул Россию. Наряду с хамством, бескультурьем, пьянством, наркоманией, разбоем… На отвратительном жаргоне воспитываются наши дети.

Но сейчас, похоже, начинается движение за возврат к традиционному русскому правописанию. Это нашло отражение в названиях православных издательств (например, «Даръ» в Москве), некоторых предприятий, изделий.

Даже не в православных изданиях всё чаще можно встретить написание слова «мiр» (в значении Вселенной) с десятеричной буквой «i», как это было принято в старой русской орфографии.

Всё громче раздаются голоса ревнителей русского языка о нынешнем правописании, об убийственной деградации разговорной речи.

Знаковым стало появление обществ, ратующих за возврат к традиционной русской орфографии. На сайте «Движенiе за возрожденiе дореволюцiонного правописанiя» его создатель петербуржец Алексей Журавлёв опубликовал своего рода воззвание с программой действия. Он ведёт переписку с читателями.

Вот ответ одному из них: «Я всегда боролся за то, чтобы исконно русские слова не вытеснялись иностранными, тем более в том случае, когда необходимое русское слово существует. Согласен: надо провести тщательную «русификацию русского языка». Нечто подобное предлагалось и в других странах (например, в Германии век назад) против засилья слов французского происхождения. Теперь пришло время ограждать язык от наплыва английских слов. Если в русском языке нет подходящего слова или выражения, то на помощь придут другие славянские языки или церковно-славянский язык. Например: итальянское слово «фреска» можно заменить болгарским словом «стенопись».

Александр Журавлёв считает, что к церковно-славянскому языку надо относиться с большой любовью. Его должны преподавать во всех школах. Стыдно не знать основ языка, который до сих пор используется Церковью и который подарил современной речи столько прекрасных слов и выражений.

И можно только гордиться тем, что наши предки придумали не одну, а несколько азбук. Кириллица вытеснила глаголицу естественным путём, тогда как реформа правописания 1918 года была, по сути, навязана. Именно поэтому и возникло движение за возврат к старому правописанию.

…То, вокруг чего ломали копья наши деды и отцы, теперь волнует и их детей, и внуков. Язык, как и вся Россия, ждёт своего возрождения.

Николай Алексеевич ГОЛОВКИН

Русский дом