Итак, подведены итоги литературного конкурса на лучшее произведение о любви, посвящённого памяти легендарной рязанки, премудрой девы Февроньи. Однако то, что он оказался приуроченным к Всероссийскому празднику, связанному с её именем, – совпадение, поскольку задуман был значительно раньше этого государственного акта, да и не преследовал цели стать одним из праздничных мероприятий.

Помимо желания помочь молодым авторам опубликовать свои произведения – двести до широкой аудитории – организаторы конкурса хотели ещё выяснить, насколько среди пишущих и читающих (пользователей Интернета) актуальна тема любви, в широком понимании этого слова. Несмотря на обилие любовных романов на книжных рынках у немалой части читающих россиян сложилось представление, будто эта тема изжила себя. Упадок её наступил якобы с тех давних уже пор, когда одна россиянка опрометчиво известила с экрана телевизора, что секса в России нет. Она хотела, конечно, сказать, что в нашей стране секс без любви не считается нормой, что он связан, как правило, с нею. Но журналисты-насмешники поспешили истолковать её замечание буквально, устыдились нашей отсталости, заставили устыдиться литераторов и киношников, и те всеми доступными им средствами стали уверять своих соотечественников и зарубежных соседей в обратном. И случилось так, что секс вытеснил любовь со страниц экранов и литературных произведений, а сами произведения перевёл из области литературы в область не то что медицины или биологии, а техники.

На робкие же замечания критиков, что писатели увлеклись технологией передачи ощущений в ущерб описания чувств, «инженеры человеческих душ» отвечали куда как убедительно: это требование рынка. Издатели это заключение поддерживали (можно и в настоящем времени – поддерживают): широкий круг читателей больше не интересуется страданиями «молодого Вертера» или «бедной Лизы», откровения Бунина в «Тёмных аллеях» кажутся ему пресными, а вольности Куприна в «Поединке» вызывают у людей ХХI века смех своей ортодоксальной приверженностью к приличиям века ХIХ.

Что касается отступления от этой самой надоевшей, действительно, многим ортодоксальности, то вполне возможно, что поначалу читатели на неё и «клюнули», как, впрочем, и авторы: стало доступно для описания то, что так долго было «табу». Но последние, наверное, не только поэтому – описывать действия легче, нежели чувства, тем более соцреализм, в общем-то, отучил писателей уделять в произведениях большое внимание чувствам, любви в частности.

Парадокс какой-то! Секс без любви порицался, а в произведениях редакторы неизменно находили о ней «лишние» страницы и безжалостно изымали. Улетучивалась любовь даже из лирических стихов. Говорили, что для поэтов Симонова и Щипачёва было сделано исключение. И как образец любовной лирики предлагалась декларация Щипачёва:
Любовью дорожить умейте,
С годами дорожить вдвойне.
Любовь – не вздохи на скамейке

И не прогулки при луне.

Цитирую по памяти, наверное, неточно.

Что касается прозы, то не могу ничего вспомнить в советской литературе о любви более сильного, чем «Тихий Дон». После него, романа, который никогда не считался любовным, об этом чувстве в произведениях стали писать дозировано, для «оживляжа». И писатели, живущие в Рязани, естественно, этой установки не нарушали вплоть до Перестройки.

Впрочем, ошиблась: в 1979 году в издательстве «Современник» вышла книга Николая Родина «Второй урожай земляники» – рассказы, повести, роман. Так вот, повесть, давшая название сборнику, посвящена любви. И это недвусмысленно анонсирует рисунок на фронтисписе к повести – прижавшиеся спинами друг к другу фигуры мужчины и женщины, стоящие на пирсе. Но Родин, в то время уже маститый писатель, мог позволить себе отступление от устоев, как и прогрессивное тогда издательства «Современник». Все же остальные рязанские авторы продолжали реализовывать свой творческий потенциал в произведениях на производственную тему. И, если там оказывалось лирических вкраплений больше допустимого, произведение возвращалось в сопровождении внутренней очень лаконичной рецензии, содержащей диагноз автору: «сексуально озабочен».

Первой в Рязани писать о любви (как отношении между мужчиной и женщиной) отважилась, по-моему, Алла Нечаева, выпускница Литературного института. Её рассказ «Речные глаза» опубликован на Портале вне конкурса, поскольку ранее печатался в сборнике. Но книги Нечаевой выходили уже после Перестройки. Недавно появилось ещё несколько писательниц рязанок, отдающих предпочтение любовной теме. Однако это не изменило общей тенденции – о любви в Рязани по-прежнему пишут мало. В середине 90-х годов я попыталась собрать коллективный сборник рассказов, мой порыв благим намерением и закончился. В издательстве «Поверенный» в 2003 году вышла «Книга любви», но событием она не стала. Среди литераторов Рязанской области утвердилось мнение, что на подобные книги нет вообще читательского спроса.

Вот такая обстановка «на любовном фронте» сложилась у нас перед конкурсом. Поэтому я не была уверена, что он состоится, и тот факт, что присланных работ оказалось больше полусотни, уже считаю успехом. Предварительный же их анализ показал, что половина авторов то ли всё ещё находится под гипнозом вседозволенности, то ли так и не научилась писать о любви, увлёкшись эротикой и зачастую доводя её до порнографии. Редакция Портала публиковать эти произведения не посчитала нужным, возможным, и освободила жюри от их рассмотрения. Что же представляют собой рассмотренные произведения?

Они охватывают все заявленные конкурсом жанры. Рассказов среди них больше, хотя одно время критики тревожились, что рассказ умирает.

Авторы благополучно миновали пору ученичества и прекрасно излагают свои мысли и передают чужие. Правда, член жюри Л. Николаева отметила, что у некоторых из них маловат словарный запас. Мне же показалось: молодые грешат сленгом, а те, кто начинал писать в прошлом веке, не могут преодолеть «канцелярита».

Большинство произведений было написано не по случаю конкурса, а по воле сердца, и успело вылежаться в столах. Авторы руководствовались не стремлением выразить себя, а привычкой делиться с ближними и далёкими своими знаниями, усвоив со школьных лет лермонтовский призыв:
Делись со мною тем, что знаешь,

И благодарен буду я.

И совершенно упустили его же предупреждение, его отказ:
Но ты мне душу предлагаешь:

На кой мне чёрт душа твоя!..

А, пренебрёгши, этим предостережением, принялись предлагать душу или выворачивать её наизнанку: безудержно рассказывать то ли о своих, то ли о своего лирического героя переживаниях. У литераторов ведь не поймёшь, свои ли чувства они передают герою или вживаются в его образ настолько, что сами начинают чувствовать как он, недаром же Флобер заявил: «Мадам Бовари – это я!» Да, литераторы не меньшие лицедеи, чем актёры.

«Копание» же в своих, своего ли героя чувствах – отличительная черта молодых авторов последнего десятилетия. И не так уж оно безобидно, поскольку ведёт к эгоизму, что, в общем-то, невольно демонстрируется в некоторых конкурсных рассказах. Герой жаждет любви, т.е. хочет, чтобы любили его, исключая при том для себя всякие обременительные хлопоты, связанные с его избранником, заботу, сострадание, жалость и так далее. Старинное русское выражение «Я тебя жалею» вместо «Я тебя люблю» тут неуместно.

Надо заметить, что большинство произведений посвящено как раз желанию быть любимым. В этом смысле просматривается, возможно, некий синдром нехватки любви в нашем обществе, особенно у молодых его представителей. Впрочем, не буду на этой версии настаивать: во все времена молодые люди мечтали о любви (всё-таки о любви, а не о сексе!).

«Предчувствую тебя…» – писал Блок, и эти слова можно было бы сделать эпиграфом к большинству присланных на конкурс работ.

И ещё: нет ни одного произведения, где говорилось бы о любви супружеской.

Это вкратце всё, что я могу сказать о них. Да, ещё замечу: не все авторы исследовали любовные отношения между мужчиной и женщиной. Так, Виктория Богачёва в рассказе «Главная дверь» знакомит читателей с женщиной, вынужденной воспитывать маленькую племянницу по долгу порядочного человека и ближайшей родственницы. Но не может полюбить её, терзается, ищет себе в утешение и поддержку определение понятия «любовь».

Александр Бабий в эссе «Ещё раз про любовь» рассказывает о сельском старике, живущем в гармонии с природой, с заботливой доброжелательностью относящемся к людям и снискавшем любовь односельчан за свои душевные качества. О любви к жизни, о поисках своего места в ней, о том как, в конце концов, безногая девушка стала полноценным членом общества повесть Владимира Орлова «Аграфена».

Для характеристики произведений-победителей воспользуюсь впечатлениями членов жюри. О рассказе Сергея Сального «Будем жить, ребята» Владимир Руделёв написал:

«В рассказе есть явные недостатки: не всегда обыгрываются запущенные детали, имена, участки пространства и т. д. Но сила сообщаемого автором настроения и важность найденного им (и его героями) решения задачи заставляет на перечисленные недостатки не обращать внимания. Они словно заданы автором, чтобы подчеркнуть роль рассказчика, основного героя, своего рода Белкина (Пушкин) или Г-ва (Достоевский). Что же касается самого решения темы, то оно зжигает, волнует, создаёт созвучие в сердце читателя».

Татьяна Банникова отметила хороший язык, каким написан рассказ, высокую нравственность его героев. А я хочу обратить внимание читателей на то, что о вернувшихся к мирной жизни молодых людях, прошедших ад военных конфликтов недавнего времени, вообще мало пишут. А ведь этим ребятам нелегко адаптироваться. Когда-то довелось мне разговаривать с такими молодыми людьми о нравственности на войне, о том легко ли им соблюдать её общепринятые правила после войны. Разговор вышел тяжёлый. Героев Сального война изменила, пожалуй, в лучшую сторону. И это не выдумка автора: он сам один из таких ребят.

Мнение Руделёва о рассказе Виктории Богачёвой «Главная дверь»:

«Рассказ правдивый, убедительный, хотя и парадоксальный. Жизнь в нём отражена достаточно реально(чёрная, мрачная, но не беспросветная). Любовь – не такая, которая является прелюдией счастья, змужества, рождения детей, а просто человеческая, очень, кстати, редкая лишённая всякого эгоизма, героическая. Смысл жизни (та же Любовь) предсказывается ничтожным, больным человеком (добряком Иванушкой), но он подспудно, изначально и в главных героях».

О «Записках из детского дома» Ирины Андреевой Владимир Георгиевич высказался так:

«Произведение представляет собой серию рассказов о воспитанниках детдомов. У всех (они разного возраста) положение не самое плохое. И у всех – мечта только об одном (о Любви!). Особенно интересен и необычен рассказ «В гостях» (там уже взрослый детдомовец влюблён в свою учительницу). Очень грустные судьбы у детей-детдомовцев, словно отсутствие семьи – болезнь, трагическое состояние, которое ничем не излечить. Но, оказывается, он и у благополучных детей, живущих дома, дефицит Любви или боязнь того, что это чувство иссякнет у родителей».

«Круговорот» Елены Сафроновой:

«Великолепный рассказ, талантливый, умный, абсолютно правдивый – до мелочей, волнующий. Хороший, современный язык и целая палитра стилей. Чудесная эрудиция, знание мировой литературы и нахождение в ней нужных аналогий. Репортаж с петлёй на шее – перед уходом в Небытие, где всё уже было. Чёткое ощущение эпохи, бесконечности и конечности Бытия».

Профессор, член Союза российских писателей Владимир Георгиевич Руделёв дал развёрнутую оценку девяти рассказам, но я, чтобы не утомлять читателей, приведу ещё только одну, рассказа Миры Дашидоржиевой «Интересно»:

«Рассказ безупречен по языку, по развитию сюжета; обращение к иноземному (испанскому) материалу мотивировано. Мотивированы все имена (люди), события, смерти. Автор волне профессионален, интересен. Сюжет великолепен, зрел, актуален».

Ну что ещё можно сказать в этом обзоре? Пожалуй, самое уместное – поставить точку.

Ирина Красногорская