Л.В. Чекурин

В современных историографических обзорах крупный историк Д.И. Иловайский как исследователь XVIII в. и популяризатор русской культуры почти не упоминается[1]. По отношению к ученому и автору многочисленных учебных руководств это несправедливо. В освещении многих тем русской культуры Д.И. Иловайский был первым исследователем. Из-под его пера вышли десятки статей, посвященных русским гимназиям и университетам, публичным библиотекам России, развитию женского образования, книгам и книгоиздателям, литературным памятникам, состоянию цензуры, таможенным препятствиям в международном книжном обмене, древней русской архитектуре и т. д.[2] Дело, конечно, не в многочисленности его публикаций о культуре, а в их сущностном, литературном и научном качестве, выборе особенно актуальных и значимых тем, в том разнообразии жанров, которые он избирал как наиболее подходящие для конкретной темы, для любителей чтения и для исследователей. Он думал всегда и о тех, и о других. Впрочем, обладая несомненным литературным даром, историк изящно оформлял все свои исследования независимо от адресата написанного.

Первым крупным сюжетом русской культуры, к которому он обратился в начале своего творческого пути, было жизнеописание известной личности XVIII в. Екатерины Романовны Дашковой.

В университетской газете «Московские ведомости» в 1859 г. в январе и марте историком были опубликованы две интересные статьи: «Заметка о разговоре Дидро с княгиней Дашковой», речь в которой шла о судьбе русских крепостных крестьян[3], и «Княгиня Дашкова – директор Академии наук», посвященная роли княгини в русской культуре и науке[4].

История – это вполне определенный способ познания сегодняшнего дня. Главным вопросом в конце 1850-х гг. был вопрос об отмене крепостного права. Д.И. Иловайский обращается к истории и людям XVIII в. для того, чтобы лучше понять и дать читателям ответ на жгучие вопросы современности. В упоминаемой январской «Заметке» рассматривается, казалось бы новый для читателей, а в общем, давно привлекавший внимание конкретный сюжет о благой роли просвещения и огромном зле рабства. В обстановке 1850-х гг. новая постановка этих вопросов была более чем актуальной.

В 1770 г. княгиня Дашкова во время своего путешествия по странам Европы принимала в Париже Дени Дидро. Речь в беседе знаменитостей зашла о крепостном праве. Суть беседы заключалась в том, что должно быть первым: получение образования или получение свободы. Для пояснения своей позиции по обсуждаемому вопросу графиня использовала мысли из произведения собеседника «Письмо о слепых в назидание зрячим» (1749), но в ее собственной интерпретации. Само произведение философа посвящено ощущениям как источнику познания. Речь в нем шла об операции, возвращающей больному зрение. Собеседница Дидро использовала сюжет в ином плане. Вот версия Дашковой. Слепой спокойно сидит над пропастью, ест, пьет, в общем, живет слепым. Врач вернул ему зрение. Слепой прозрел и ужаснулся и не знает, как дальше жить над пропастью. Пока он был незрячим, его это не беспокоило. Теперь же, с возвращенным зрением, он погрузился в созерцание пропасти и приходит в отчаяние. Прослушав притчу, Дени Дидро восклицает: «Что за женщина! Вы в одно мгновенье перевернули в моей голове все понятия, выработанные в продолжение целых двадцати лет»[5].

Иловайский изящно заключил свою статью словами: «Так легко рассуждали во время послеобеденной беседы две знаменитости XVIII столетия о великом вопросе, разрешение которого предоставлено нашему веку». Историк тем самым обращался к читателю с этим вопросом, призывая и его к размышлению: «Можно ли разделить эти два предмета, так тесно связанные друг с другом?».

В продолжение первой статьи им публикуется «Дополнительная заметка». Впоследствии «дополнительные статьи», «дополнительные полемики» будут часто применяться историком в научных дискуссиях и публицистике. Ранее затронутые темы часто подвергались разъяснению и развитию в последующих трудах.

Во второй статье более отчетливо высвечиваются взгляды Е.Р. Дашковой и собственное мнение историка. Сама княгиня «надеялась улучшить быт своих крестьян, предоставляя им более свободы», но, следуя путем постепенного освобождения крестьян, она цели не достигла: «Я до сих пор не могу уяснить себе вопроса о крепостном сословии, хотя это один из тех предметов, которые сильнее всего меня занимают»[6].

Приведенный в статье разговор – свидетельство того, о чем думали и как рассуждали об этом предмете люди XVIII в., владельцы крестьянских душ, люди с блестящим европейским образованием, с притязанием на следование гуманным принципам. Мыслителям XVIII в. противопоставлена позиция современников историка. «В наше время вопрос о том, что чему должно предшествовать, неуместен: свобода – образованию или образование – свободе... Вопрос этот решен в пользу первого начала и наукой, и правительством, дело освобождения уже началось путем юридическим и административным». Здесь Иловайский выступает, вслед за своим учителем С.М. Соловьевым, как государственник: главный вопрос его времени разрешает государство.

«Все ли поняли парадокс Дашковой? Найдутся ли такие философы, которые вместе с Дидро остановят красноречивые фразы русской княгини и которые в результате ничего конкретного не сделают для порабощенных крестьян. Образование, видите ли, ведет за собой свободу, а не свобода рождает образование, что первое без последней никогда не упустит случая произвести смуты и разорение».

Иловайский знает философские произведения Дидро. Ему известна реакция власти и церкви на атеистические и материалистические его идеи. Первая его книга «Философские мысли» была осуждена Парижским парламентом на сожжение. Несмотря на то, что «Письмо слепым в назидание зрячим» было опубликовано анонимно, автор был арестован и заключен в Венсенский замок.

По мнению историка, точка зрения Дидро и княгини разнятся. «Она все это говорит голословно, - заключил историк Д.И. Иловайский и пояснил: - Неизвестно, что она вообще имеет в виду, говоря о гражданских свободах и слепорожденном человеке над пропастью, вдруг получившем прозрение». В окончательном варианте этого конкретного сюжета о великой просветительнице XVIII в. текст в журнальной публикации дополнен резюме историка о позиции Дидро: «Вероятно, с его стороны (во время беседы с Дашковой. - Л.Ч.) это было минутное заблуждение, и, подумав хорошенько, он опять воротился к своим гуманным принципам»[7]. Таким образом, в вопросе о свободе крестьян Иловайский остался на стороне Дидро.

Статью «Княгиня Дашкова – директор Академии наук», где воздается должное ее научным достижениям и успехам, мы не рассматриваем, поскольку этой части творчества княгини Иловайский посвятил отдельную главу в подробной биографии Дашковой, которую благодаря содействию К.Н. Бестужева-Рюмина поместил в последних номерах петербургского журнала «Отечественные записки» за 1859 г. Это случилось через год после издания «Истории Рязанского княжества». Перерыва в научных поисках и публикациях у историка практически не было.

Анализ личного фонда и публикаций показывает, что темы для своих новых исследований Иловайский стал искать в эпохе XVIII в. Событиям этого столетия будет посвящена его докторская диссертация. Избранию конкретной темы предшествовал довольно широкий круг различных сюжетов, раскрывавшихся им в статьях и монографиях.

Цель труда о Дашковой, по мнению Иловайского, - довольно простая: «Мы желаем, по мере сил, способствовать знакомству публики с замечательными личностями из русской истории XVIII столетия (серьезная разработка которого едва только начинается в нашей литературе), и в настоящем случае намерены в возможно полном биографическом очерке проследить судьбы знаменитой женщины, как одного из представителей эпохи и как существа в то же время весьма оригинального, резко отделяющегося от толпы особенностями своего характера»[8].

Его как писателя и ученого интересовала человеческая жизнь от рождения до смерти, судьба, связь личности с историей и современниками.

Публикация оказалась настолько нова и популярна, что ее оттиск распространялся в провинции как самостоятельное издание.

Хотя нельзя исключать и существование отдельного издания Д.И.Иловайского о Дашковой. Так как долгое время имя историка было преследуемо, даже в самых знаменитых библиотеках нет многих его изданий. В каталоге библиотеки Рязанского Благородного Собрания, изданном в 1901 г., значится за № 3944 книга «Екатерина Романовна Дашкова» СПб., 1859. Цена 1 руб. 50 коп.[9] В других библиотеках такой книги найти пока не удалось. Книга оказалась долгожительницей: ее читали и в следующем XX в., ссылаются на работу Иловайского о Дашковой и в наше время[10].

Последний раз при жизни историка подробная биография Е.Р. Дашковой вышла в очередном томе «Сочинений» Д.И. Иловайского в 1884 г. вместе с «Историей Рязанского княжества» и биографией еще одного деятеля XVIII в. - графа Якова Сиверса. Сам историк считал эти работы главными для своего первого периода творчества. Эти произведения – надежные свидетельства взглядов самого Иловайского в период общественного подъема конца 1850 -начала 1860-х гг. Их переиздание четверть века спустя, уже в другую эпоху, свидетельствует, что он оставался на прежних позициях в отношении реформы крестьян, их освобождения и развития российского просвещения и образования. Не изменились его взгляды по отношению к философам, верящим цветистой пустой фразе, пусть даже сказанной личностью незаурядной. В основном тексте монографии Иловайский все-таки возвращает Дидро здравый смысл, и философ отказывается буквально воспринимать некоторые мысли Дашковой.

Глубоко осознавая роль Дашковой в просвещении, Д.И. Иловайский, не идеализируя ее, считал, что княгиня подала пример общественного служения Родине. Он талантливо показал, как русская женщина, еще недавно ограниченная тесным семейным кругом, может выступать на поприще разнообразной общественной деятельности. Вот это, по его мнению, и делает Е.Р. Дашкову одной из интереснейших фигур второй половины XVIII в. «Мы не думаем, впрочем, искать в княгине Дашковой идеала, к которому могла бы стремиться современная нам русская женщина; не называем ее также первым в нашей истории лицом, которое доказало права своего пола на участие не в одном только узком семейном быту, но и в деятельности чисто общественной»[11].

По убеждению историка, Е.Р. Дашкову «смело можно отнести к замечательным явлениям истории XVIII столетия... Политика, администрация, литература находят в ней одного из самых видных своих представителей». Он вновь и вновь защищает свою героиню, обосновывает ее право на внимание общества: «После Петровских реформ, в периоде женских царствований, в веке Екатерины II такое явление, как Екатерина Дашкова, неудивительно. Тем не менее, оно во многих отношениях заслуживает полного внимания русской публики»[12].

Как историк-исследователь он – реалист, не берет на себя слишком обширной задачи: представить свод всего, что было сказано в литературе о княгине Дашковой, или со всех сторон рассмотреть ее деятельность, частные и общественные отношения.

По мнению Иловайского, «содержание каждой исторической монографии обуславливается более всего суммою и характером источников, находящихся в распоряжении автора, и его собственной задачей», тем, что он ценит в истории и в исторических деятелях. Исследователь знает, что нельзя полностью доверять мемуаристу, отдельным письмам и дневниковым записям. Верить можно только той информации, которая подтверждается несколькими независимыми источниками. Разыскивать их и сопоставлять – самое, может быть, увлекательное занятие в жизни ученого.

Сам историк, выстраивая свою работу, опирался на фактический материал, который заключен в собственных воспоминаниях княгини, записках и письмах Екатерины И. По возможности он дополняет и проверяет их сведениями из других источников, которых в работе использовано достаточно много. Это материалы, опубликованные в журналах «Москвитянин» М.Погодина (1842 г.),

«Современник» Н.А. Некрасова и И.И. Панаева, в газете «Московские ведомости» (1783 г.), в «Русском вестнике» (1859, № 2, 4); «Записках» Болотова «Петербург при Петре III»; «Записках» Энгельгарда; немецких и французских трудах: Германа «Geschichte des Russichen Staats»; «Extraits des depeches des ambassadeurs anglais et francais»; «Histoire on anecdotes par Rulhiere»; «Histoire du Pierre III»; «Histoire de Catherime II» J.C.; депешах французского посланника Брейтеля, английского посланника Кейта и, конечно, в изданиях самой Е.Р. Дашковой. Этот биографический очерк, по его словам, - «попытка передать события в каком допускают его состояние наших источников и другие не зависящие от нас обстоятельства»[13]. Видимо, по политическим соображениям он мог сказать не все. Среди привлеченных материалов есть редкие документы с оригинальными известиями об интересующих его личностях.

Очерку Иловайского о Дашковой нельзя отказать в изяществе и легком юморе, а порой и сатире. В биографическом сочинении это встречается не часто. Историк хорошо понимал французскую поговорку: «Важно иметь смеющихся на своей стороне». Тот, с кем смеются, - всегда победитель. Отсутствие юмористических деталей в биографических изданиях делает их не только менее интересными, но и менее глубокими.

В биографии, написанной Иловайским, гетман и генерал-фельдмаршал Разумовский присутствует на разборе военных действий. Фридрих II предлагает ему оценить боевую обстановку. Фаворит императрицы, отличавшийся на иных фронтах, говорит: «Я не военный генерал, а гражданский». Чем повергает в изумление Фридриха: «У нас таких генералов не бывает».

Еще занимательней его переложение текста записок о трагически известном издании драмы Княжнина «Вадим Новгородский», которая была запрещена. Против этого произведения, пишет Иловайский, выступили все, даже вельможи, которых «нельзя было заподозрить в прочтении хотя бы одной книги». Так было сказано о графе Н. Салтыкове[14].

Но это всего лишь детали. Жизнеописание Дашковой Иловайский разрабатывает в лучших традициях биографического жанра: первая часть - «Юные годы» - небольшая, вторая - «Участие в политическом перевороте» - достаточно пространная, третья - «Путешествия по Европе» - самая большая по объему со времен Н.М. Карамзина и самая модная. В этой главе описаны встречи с Вольтером и Дидро. Далее - главная часть «Эпоха академической деятельности». Не оставляет автора равнодушным дальнейшая судьба человека и творческой личности. Этому посвящены две заключительные главы: «Ссылка и возвращение» и «Последние годы».

Отличием биографии Дашковой является большое количество персонажей, в некоторых главах их более ста. Особо важные из них даются с точной и лаконичной характеристикой, другие - только названы. Но и это их появление тоже помогает точному воспроизведению той исторической среды, в которую в разное время, в разных странах и городах попадала Е.Р. Дашкова.

Уважение к исторической личности - отличительная особенность всего творчества Иловайского, в полной мере проявившаяся в его первых работах. Оценка героя дается с нескольких сторон, одна - это взгляд самой Дашковой на людей, которые ее окружали в главных событиях ее жизни. В юности княгини - это, прежде всего, ее участие в перевороте 1762 г. Этому сюжету посвящена отдельная глава, и в ней исторически интересно расставлены более 140 персон, каждый со своей позицией в оценке переворота и роли и нем самой Дашковой. В главе, посвященной определению роли Дашковой в событиях начала царствования Екатерины Великой, больше вопросов, чем ответов. А ответ автор поместил, как и полагается в занимательном сюжете, в конце своей книги: «Главными врагами Дашковой, которые отравляли ее существование, становясь между ею и императрицею, были братья Орловы. В обществе Григория она еще сохраняла внешние приличия; но Алексея она не могла равнодушно видеть... Клиенты Орловых, разумеется, при каждом удобном случае, давали княгине чувствовать все превосходство над нею ея соперника»[15].

Два главных противника и конкурента во влиянии на Екатерину – Е.Р. Дашкова и один из братьев Орловых – встретились в последней главе книги Иловайского. Уже седой старик, герой русской истории – Алексей Орлов-Чесменский ищет встречи со своей давней соперницей Дашковой. Таким образом, он признает важность Дашковой, сыгравшей в истории непоследнюю роль.

Главная для автора и читателей глава «Эпоха академической деятельности». В ней 117 персонажей. Здесь выступают ученые Эйлер, академические профессора, читавшие лекции на русском языке по геометрии, математике, естественной истории, инспекторы, чиновники, начальники и патроны Академии, писатели Г.Р. Державин, Д.И. Фонвизин, В.В. Капнист, Я.Б. Княжнин, менее известные литераторы, поэты, прозаики, Касторов, Козодовлев, переводчики, удачные и неудачные деятели Академии, студенты, художники. И среди них женщина, которая, по словам английского посла Джорджа Маккартнея, «обладает редкою силой ума, смелостью, превосходящей храбростью любого мужчины, и энергией, способной предпринимать задачи самые невозможные...»[16].

Характеристики современников, даваемые самой Дашковой, точны и беспощадны в отношении всех, в том числе и самой Екатерины II, хотя перед ней, по правилам игры того времени, Дашкова преклонялась. Работавшая над законодательством императрица как-то спросила мнения Дашковой об этой своей деятельности. Та ответила: «Вы никогда не увидите окончания своего труда, и в другое время я сказала бы вам причину; но, во всяком случае, и попытка уже великое дело, и самый проект составит эпоху»[17].

В другом месте книги, сравнивая Петра I и Екатерину II, Дашкова отдает предпочтение императору-преобразователю. Иловайский говорит о ней как о мыслящей женщине, способной увидеть, распознать тайный смысл вещей. Дашкова обладает под пером Иловайского проницательностью, хладнокровием, здравым умом. Ясно смотрит на лицевую сторону вещи.

Дашкова в глазах историка скромна, почти ничего не пишет о своих академических успехах, не ждет восторженных речей в свой адрес. Ей пришлось заниматься строительством зданий Академии, их обстановкой, созданием типографии, собиранием библиотеки, добыванием денег на издания и всем, чем сейчас занимаются руководители научных учреждений. Делу она отдает не только свое время: свою библиотеку княгиня отдала в распоряжение Российской академии, свою коллекцию минералов – Московскому университету.

В 1770-е гг. Дашкова занялась проблемами русского языка: участвовала в деятельности Вольного Российского собрания, составлявшего словарь церковнославянского языка (1773 г.). Княгиня на этом не остановилась. Еще в начале XVIII в. В.К. Тредиаковским высказывалась мечта о Российской академии. В «биографии» Иловайского описана беседа, состоявшаяся между Екатериной II и Дашковой по этому вопросу. В результате план создания академии был узаконен Указом императрицы, а сама Екатерина Романовна стала ее президентом. В ней совершила Дашкова свой главный подвиг – в кратчайший срок, сама разрабатывая целые разделы словаря, подготовила Российский лексикон – многотомный «Словарь Академии Российской». К этой работе были привлечены ученые, писатели, любители российской словесности: астроном С.Я. Румовский, П.Б. Иноходцев, естествоиспытатель Н.Я. Озерецковский, историк И.Н. Болтин, ученый и путешественник И.И. Лепехин. Из привлеченных студентов восемь стали учеными и впоследствии были избраны академиками. Она решала вопросы выбора источников для составления словаря и методов расположения слов в нем. Для первого варианта словаря ею был избран этимологический принцип, хотя многие стояли за азбучный принцип составления, в том числе авторитетный ученый И.Н. Болтин и сама Екатерина. Дашкова настояла на этимологическом принципе расположения. А затем, во втором издании планировала расположить слова в привычном для нас алфавитном порядке. Удачным способом ускорения работы было составление аналогических таблиц, то что сегодня называется предварительным словником.

Изданием своего первого словаря Дашкова соорудила прочный памятник русской науке. Н.М. Карамзин так оценил это важное в русской культуре событие: «Академия Российская ознаменовала самое начало бытия своего творением, важнейшим для языка. Полный словарь, изданный академией, принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев, наша, без сомнения счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость, мы зреем не веками, а десятилетиями»[18].

На открытии Академии Дашкова, волнуясь, произнесла лучшую свою речь о русском языке: «Российский язык красотою, изобилием, важностью, и разнообразными родами мер в стихотворстве, каких нет в других, превосходит многие европейские языки... Вам известны обширность и богатство языка нашего. На нем сильное красноречие цицероново, убедительная сладость демосфенова, великолепная вергилеева важность, овидиево приятное витийство и гремящая Пиндара лира не теряют своего достоинства; тончайшие философические воображения»[19].

В «Записках» Дашковой этот труд по составлению Словаря русского языка, на который она затратила 11 лет, упоминается вскользь. Не пишет она о своей издательской и сочинительской деятельности. Не считая себя вправе заниматься литературными трудами княгини, Иловайский упоминает только комедию «Тоисеков» (название от русского сочетания «То да се»). Но издательские дела, как й словарную деятельность Дашковой, Иловайский осветил достаточно полно. Наиболее значительными он называет издаваемые Дашковой журналы «Собеседник любителей русского слова» (1783-1784) и «Новые ежемесячные сочинения» (1786-1796). Иловайский считал последнее издание наиболее научным и серьезным. Вышло 120 частей этого издания.

Всего в сравнительно небольшой биографии Дашковой, написанной Иловайским, более 500 персонажей. Многие из них переходят из главы в главу. Некоторые характеры показаны в развитии, некоторые даны без имени – названы только чины и должности персон, встречаемых на жизненном пути героини. Есть там мир европейских монархов, окружение Петра III, самой Екатерины и ее фаворитов, фигура Павла I и его окружение, дипломаты, военные, есть все родственники Дашковой, ее дети, братья и сестры, слуги, помощники, ее союзники и противники. В биографии Дашковой пересекаются судьбы и мысли русских писателей Хераскова, Карамзина, Баженова, Бантыш-Каменского с мыслями Вольтера, Дидро, Монтескье, Буало, Морери. Мастерство Иловайского как историка заключается в том, что он выводит на сцену исторического действия реальных людей, окружающих княгиню. Благодаря им историк сумел объяснить дружбу юной Дашковой с будущей императрицей, показать, как ее сестра Елизавета была на стороне Петра III и могла бы занять место Екатерины И. В этом и была сложность положения Екатерины Дашковой, ее глубоко идейной, а не расчетливой позиции. Объясняет он и дальнейшее охлаждение и настороженность Екатерины II к своей юной подруге, а затем и удаление ее из столицы. Объясняется и ссылка Екатерины Дашковой в годы правления Павла I как месть за участие в перевороте 1762 г. Обо всем этом историк пишет непринужденно, изящно, лаконично.

Страницы труда Иловайского отличает порой тонкий психологизм. В письмах Екатерины II к Дашковой «нельзя не заметить в ее выражениях дружбы какой-то искусственности, недостатка откровенности и присутствия задних мыслей; здесь невольно бросается в глаза легкая приятная игра фразами. Так пишут, конечно, к женщине, которой отличные способности и гордую энергическую натуру очень хорошо понимают и которую хотят приковать к своим интересам»[20]. Историк отметил, «как ловко введена была игра в чувства», что молодая Дашкова связала свою судьбу с судьбою Екатерины, решилась горячо действовать в ее пользу, а затем, после ее прихода к власти, была отвергнута и преследуема. Не преминул Иловайский указать на факт «немедленного уничтожения» Екатериной писем Дашковой.

Биография, наполненная неповторимыми историческими бытовыми и политическими подробностями, написана прекрасным русским языком, читается на одном дыхании легко и свободно.

Стремительное развитие сюжета, огромное число персонажей, яркие картиноподобные подробности политической борьбы, бытия, взлета мысли, праведных трудов на ниве русской науки, низости приближенных к власти вельмож - все это учтено историком в середине XIX в. Д.И.Иловайский не считается исследователем XVIII в., но его осведомленность о важнейших событиях этого «безумного и мудрого века» впечатляет и современного читателя. Он был первым крупным биографом Е.Р. Дашковой. Влияния Иловайского не избежал ни один исследователь, интересовавшийся впоследствии ее жизнью п деятельностью. Многое из того, что отметил Иловайский, использовали другие авторы, писавшие о княгине спустя столетие.

Во второй половине XIX в. появились публикации о великом русском просветителе Н.И. Новикове, современнике Дашковой. Первая большая группа документов была напечатана Иловайским в начале 1860-х гг. В этом важном для просвещенной России деле – восстановлении доброго имени книгоиздателя и просветителя - он был не одинок. Взгляды историка разделяли не только именитые коллеги по Московскому университету. Но вклад Иловайского в исследование творчества Н.И. Новикова более значим.

Заняться трагичной и малоизвестной судьбой книгоиздателя Н.И. Новикова Иловайскому, видимо, предложил Н.С. Тихонравов. Оба они несколько лет преподавали в Московском университете. Не относясь к избранному обществу, оба добились всего сами, были адъюнктами в Московском университете и учились у одних и тех же профессоров. Позже в один год сами защитили докторские диссертации. Только Тихонравову больше повезло в университетской карьере. В 1859 г. он уже занимал кафедру русской литературы, затем стал деканом, ректором Московского университета, а с 1890 - академиком. Их сотрудничество – интересный факт в биографиях обоих ученых. Им в ряду других ученых принадлежит заслуга спасения страниц русской культуры от забвения.

Николай Саввич Тихонравов (1832-1893), виднейший историк русской литературы, издавал за свой счет «Летописи русской литературы и древности». Сам Тихонравов первым в этом издании опубликовал небольшую работу о Новикове и понял, что для того, чтобы разобраться в сложных коллизиях восемнадцатого века, нужно специально заниматься проблемой. Склонность к русской литературе у Иловайского была, была и выучка лучшей исторической школы. Взгляды на предмет исследования, судя по публикациям их учителей – С.П. Шевырева и С.М. Соловьева, у них были схожи. Они глубоко понимали значение в русской культуре личности Н.И. Новикова. Иловайский к этому времени уже участвовал в таком же благотворительном издании «Московское обозрение» вместе с К.Н. Бестужевым-Рюминым[21].

Издание Н.С. Тихонравова не совсем обычное. Сборник не преследовал коммерческой цели и не предназначался для эстетических разборов художественных особенностей избранных писателей. Участников сборника, прежде всего Тихонравова и его единомышленников, в их числе и Иловайского, казалось, интересовало все здание русской литературы. «Отрекшись от праздного удивления литературным корифеям», история литературы по мнению и замыслу авторов сборника «вышла на широкое поле положительного изучения всей массы словесных произведений, поставив себе задачей уяснить исторический ход литературы, умственное и нравственное состояние того общества, которого последняя была выражением». Они хотели уловить «в произведениях слова постепенное развитие народного сознания, развитие которого не знает скачков и перерывов».

Вот так! Не больше и не меньше. Издание ставило задачу исследовать все здание русской литературы. Такая программа литературоведческого журнала повлияла на понимание авторов и подбор историко-литературных источников. В сборнике должно было быть найдено место не только светской литературе, но и для памятников «отреченной литературы», капитальным трудам по древней литературе. Должное место занимала в их планах литература раскольников, например, «Житие протопопа Аввакума». Большое значение Тихонравов придавал древнейшему пласту общеиндоевропейской мифологии. Составителей сборника интересовали не только разрешенные, но и запрещенные темы.

Первая публикация Иловайского в издании Тихонравова относится к 1859 г. В первом томе «Летописи русской литературы и древности» публиковались «Письма преосвященного Иова Митрополита Новгородского к архимандриту Феодосию»[22].

В плане задуманного издания Тихонравов и Иловайский, конечно, не могли пройти мимо мятежного издателя Николая Ивановича Новикова. На наш взгляд, они первыми преодолели «государево клеймо» в отношении русского просветителя XVIII в. Судя по ранее изданным материалам, никто не старался добраться до действительных причин уничтожения огромного предприятия русского просвещения, всмотреться в замыслы участника Уложенной комиссии Н.И. Новикова, обманутого в своих ожиданиях реформ сверху и ведущего свои предприятия по просвещению народа независимо от правительства и желаний императрицы.

У ближайшего предшественника Иловайского по общему курсу истории России и по учебникам для гимназий Н.Г. Устрялова имя Н.И. Новикова вообще не упоминалось. Их ближайшие современники М.Н. Лонгинов, С. Ешевский и А.Н. Пыпин, писавшие о Новикове, на наш взгляд, так и не сумели полностью преодолеть влияние екатерининских оценок Новикова, как обманщика, плута и масона, отбиравшего у своих сограждан деньги. Не очень продвинулись в изучении Новикова писатели и следующего столетия.

Эмоциональные утверждения Герцена, Белинского, Добролюбова о величии просветителя Н.И. Новикова обычно конкретными материалами не подтверждались. Интересно мнение Г.В. Плеханова, писавшего, что в эпоху издания «Трутня», «Живописца» и «Кошелька» Новиков был «одним из самых передовых русских людей». Но данных для такого утверждения исследователь «Истории русской общественной мысли» не привел, зато обстоятельно написал о его масонстве и мистицизме[23].

24 новых подлинных документа следственного дела, которое вел князь Прозоровский, были представлены Д.И. Иловайским в V томе «Летописей русской литературы и древности» в 1863 г. под названием «Новые сведенья о Н.И. Новикове и членах компании типографской». Это стало настоящим прорывом к истине. Предисловие к публикации почти ста страниц важнейших документов о следствии над Новиковым написал Н.С. Тихонравов.

Документы осветили печальную катастрофу 1792 г., которая «вконец разрушила литературную деятельность Новикова и его ученых друзей и потрясла в самих основаниях книжную торговлю в Москве». До сих пор она была известна только «в общих и бледных чертах». Документы, сообщенные Иловайским, пролили на эти события яркий свет. «Перечитывая эти криминальные памятники недалекого от нас прошедшего, видим, какими громадными предприятиями двигал Новиков»[24].

Данная публикация перевела всех, кто так или иначе писал и говорил о Н.И. Новикове и его деятельности, из области сочувствия, сопереживания, осуждения, подозрительности и догадок на прочный фундамент фактов, подтвержденных документами. То, что это были документы подлинного следственного дела, придавало их сообщению особую значимость. Если в этих документах откровенные недруги и палачи Новикова говорили что-то доброе о его деятельности, то этому нельзя было не поверить. Видны и абсолютно не доказанные следствием обвинения. Судя по материалам следствия, а, как известно, суда над Новиковым, как над А. Радищевым, не было, все это приводило читателя к выводам противоположным обвинению.

Ответы Новикова на допросах точны и продуманны. Он соблюдает правила игры, обращаясь к императрице самым почтительным образом, хотя на самом деле его отношение к ней было иным. Форма ответов носит официально-обязательный характер, они не выражают действительного отношения издателя к императрице. Ответы производят впечатление на читателя своей непредвзятостью и непосредственностью. Нет ни одного вопроса, на который бы обвиняемый не ответил и во многих приписываемых ему грехах не оправдался. Из следственного дела видно, что императрица с неудовольствием смотрела на деятельность Новикова, предполагая недобрые замыслы этого влиятельного члена таинственного масонского кружка. Дело выявляет, что, кроме подозрений, у следствия ничего не было, факты, доказывающие вину Новикова, отсутствовали. В декабре 1785 г. Екатерина II «в рассуждении, что из типографии Новикова выходят многие странные книги», повелела «испытать его в законе нашем», с пристрастием рассмотреть все изданные им книги. Московский гражданский губернатор П. В. Лопухин сообщал, что все книги, изданные Новиковым, прошли проверку и были допущены правительственными цензорами к печати. Из донесения Лопухина читателям становится известно, что Новиков на свои средства содержал больницу и аптеку, где лечились рабочие его типографий. Но после запрета московских властей лечебницу закрыли, больных отправили в «публичные больницы».

Следующим «преступлением» в приведенных документах значится содержание школ и пансионов, которые были открыты в Москве Новиковым и закрыты после следствия над ним. В следственных делах сообщаются и некоторые подробности самого факта существования персонального состава и деятельности Дружеского общества, организованного Новиковым. На средства общества содержалось до 30 студентов Московского университета. Они жили в доме общества и получали на свое содержание 100 рублей в год. В университете за ними присматривал профессор Чеботарев. Студенты жили в доме профессора Шварца, а обучались у преподавателей Московского университета[25].

После следствия губернатор с облегчением и непонятной радостью 30 января 1786 г. сообщил императрице: «Имею счастье донести Ваше императорское величество и удостоверить всеподданнейше, что в Москве теперь ни заведенных школ, кроме предуставленным порядком, ни больниц, кроме казенных, ниже каких непозволенных законами собраний, не состоит... Случатся больные, то отсылаются в публичные больницы. ...Школы же и пенсионы все (закрыты. - Ч. Л.) ...и неспособные к обучению учителя все исключены»[26]. Комментарии после таких документов, сообщаемых представителями власти, излишни.

Опубликованные Иловайским документы сообщали новые данные о Новикове. В 1789 г. закончился контракт Новикова с Московским университетом об аренде типографии. Императрица не хотела оставить типографию в руках «мартиниста, хуже Радищева», о чем дала знать Московскому военному генерал-губернатору Еропкину: «Подтверждаем и теперь прежнее Наше повеление, чтобы университетская типография по истечении срока в содержании Поручику Новикову отдана не была, о чем Вы Кураторам университета Московского объявить. Пребываем, впрочем, Вам благосклонны.

Екатерина»[27].

Екатерининский запрет на аренду типографии Московского университета продолжал действовать и при Александре I. В 1805 г. университетская типография вновь сдавалась в аренду. Новиков активно выступал на торгах, предложил наибольшую сумму, и типографию оставили за ним. Но руководство университета совершенно неожиданно отказалось передать типографию Новикову[28].

В 1792 г. возникло еще одно подозрение: не печатает ли Новиков духовные книги помимо духовной типографии и нет ли у него старославянских литеров. Пришлось озаботиться начальнику Московской типографской конторы П.В. Гурьеву, Московскому генерал-губернатору Прозоровскому и Московскому губернатору Петру Лопухину и найти возможность освидетельствовать все книжные лавки. Без книг Новикова ни одна книжная ланка существовать в те годы не могла. Масонские книги были везде, что не было секретом, а вот старославянских литеров и напечатанных книг помимо духовной типографии обнаружено не было. Зато в распоряжение любопытного читателя попали сведения о всех книжных лавках. Выяснилось, что «книгопродавческие» связи Новикова простирались на всех московских русских и иностранных торговцев книгами. Выявились условия продажи книг Новикова и некоторые крайне любопытные цифры книжной торговли. Назван книгопродавец Переплетчиков, торговавший книгами с уступкой в 20% у Никольских ворот. Названа книжная лавка приказчика Новикова Никиты Кольчугина, имевшего свою лавку в Петербурге, где торговал Василий Степанович Сопиков. Кроме того, книгопродавцы Тимофей Полежаев, университетский переплетчик Никита Водопьянов и сам Матвей Глазунов, чью книжную торговлю унаследовали дети и внуки, и она продолжалась до 1917 г. Они брали от каждой книги по 50 экземпляров и продавали с уступкой 20 или 30 %. Дело было выгодное, так, например, Кольчугин взял у Новикова для продажи 80000 экземпляров.

Выявились торговые связи с иностранными книжниками, которые брали книги от Новикова: «Утов (Uthof), Бибер, Зандмарк, а также Переплетчиков и Полежаев и прочие производили продажу книг от Новикова с компанией»[28].

В книжных лавках было обнаружено 5569 якобы запрещенных книг. Правда, указано о запрещении 1788 г. только одной книги - «Толкование на одиннадцать утренних евангелий». Еще 18 изъяты без указании причин и даты запрещения. Некоторые книги были указаны как подозрительные пли напечатанные без дозволения. Таких было названо 48. И то, и другое, по мнению Н.С. Тихонравова, было определено без всяких на то причин. Действительно, для обвинения в публикации запрещенных или неразрешенных книг в документах никаких известий не содержится[30].

Все подозрительные (не более того) книги были конфискованы, и книжные лавки опечатаны. Это, в конечном счете, и разорило Новикова. А Прозоровский занялся разбором бумаг, захваченных в деревенском доме Н.И. Новикова, и не смог понять причин обрушившихся на того несчастий. Через некоторое время, ничего не найдя, он сдался и просил передать для дальнейших допросов Новикова в руки «домашнего палача Екатерины II» (который допрашивал и пытал А.Н. Радищева) тайного советника С.П. Шешковского, «к таковым производствам обвыкшего». Новикова с большими предосторожностями тайно отправили в Шлиссельбург. Его «дело» даже не слушалось в Сенате, как это было двумя годами раньше с Радищевым. Его преследователи понимали, что в деле Новикова вину просветителя найти очень и очень сложно. Его призыв к личному самоусовершенствованию и добрым делам очень далек от масонов. Нравственному возрождению всего русского общества была посвящена его издательская деятельность. Даже связь с Павлом, наследником престола, официально поставить в вину нельзя, так как мог возникнуть вопрос о законности правления самой Екатерины II. Нельзя было издателя и отпустить с миром. Нужно было его оклеветать, а после этого заключить в темный и сырой каземат на много лет.

Все публикации документов, в первую очередь крупная публикация Иловайского, послужили очищению имени русского просветителя. Поэтому мы и вспомнили об этой библиографической редкости – «Летописи русской литературы и древности» (1863 г.).

Екатерине II пришло от Лопухина, которого сменил более жесткий Прозоровский, только краткое описание типографской компании Новикова. Типография со многими станами была учреждена в бывшем доме графа Гендрикова. К нему была сделана «великая пристройка». Все заведения у них были в том же доме, и ложа, и храм.

Позже типография Лопухина, выпускающая многие издания, была соединена в Гендриковском доме с Новиковской.

Во время следствия типография была остановлена, книжные склады опечатаны, работала только аптека с опытным аптекарем и приглашенным доктором. При обысках «близ Сухаревской башни в доме Типографии найдены две библиотеки с довольным числом книг на разных диалектах, в числе котором сказывают есть (книги. - Ч. Л.) старинных авторов: принадлежат оные - одна умершему Шварцу, другая Николаю Новикову или компании их»[31].

В мае Прозоровский просит митрополита Платона «назначить из духовных чинов двух персон, учением и разумом известных», чтобы прочесть рукописные сочинения и переводы и «сделать замечания, в чем они не согласуют в православной вере нашей и уставом церкви». Читать новиковские бумаги был назначен ректор духовной академии архимандрит Мефодий и протопоп церкви Трех Святителей Василий Прокопиев. На допрос в качестве свидетелей были вызваны И.В. Лопухин, кн. Трубецкой и И.П. Тургенев. За последним в Симбирск ездил подпоручик Иевлев. После допроса им было предложено выехать из столицы в дальние свои имения. Видимой вины и у них не нашли[32].

Одновременно особые цензоры от Университета - Брянцев, Геймом и другие, со стороны духовного ведомства, просматривали книги во всех московских книжных лавках. В апреле 1794 г. в Гендриковском доме была обнаружена новая палата с книгами, которая при первом осмотре не была открыта. Прозоровский наставлял цензоров: «...долгом своим поставляю вам цензировать книги с всеприлежнейшим вниманием, как от каждого требует верноподданнический долг». Дальше он пенял им за пропущенные запрещенные (непозволенные) книги: «Размышления о делах божьих», трагедии «Смерть Цесарева», «Юлий Цезарь». В результате подвергся уничтожению лучший перевод Н.М. Карамзина - трагедия Шекспира «Юлий Цезарь». После осмотра и столь «научно-нравственного анализа» книжной собственности Новикова было сожжено 18656 книг, 1964 были отданы духовной академии и 5194 – в университет[33].

Арестованных владельцев книжных лавок Прозоровский предложил отпустить. По случаю рождения наследника великого князя Николая Павловича книгопродавцам было объявлено помилование. Свидетелям по делу издателя, Тургеневу, Лопухину, Трубецкому, разрешили въезд в столицу. 11 ноября 1796 г. Павел I повелел освободить из заключения Н.И. Новикова. В день восшествия на престол Павла издатель был освобожден. Николай Иванович вышел из Шлиссельбургской крепости почти нищим. Долги его были неоплатны. На него со всех сторон посыпались финансовые взыскания[34].

Такой в 1863 г. предстала перед читателями «Летописи русской литературы и древностей» трагедия русского просветителя Н.И. Новикова. Работа Иловайского открыла шлюз для новых публикаций.

Так, М. Лонгинов напечатал из следственного дела Новикова ряд новых документов. Через год в «Сборнике Русского исторического общества» Попов опубликовал бумаги, переданные ему П.А. Вяземским. Стали известны вопросы, заданные Новикову Шишковским и «возражения» на эти ответы Шишковского. Они интересны тем, что в них проглядываются тщательно скрываемые мысли и страх за свою судьбу самой императрицы. Именно из них мы узнаем, что испугали Екатерину не только и не столько Французская и Американские революции, а непосредственные контакты мятежного издателя и писателя с наследником престола Павлом. Передавая Павлу свои книги, Новивков заслужил похвалу и благосклонность наследника. Пекарский издал книгу «Дополнение к истории масонов в России XVIII столетия», в которой представлены документы о просветительской книгоиздательской деятельности Новикова, а также о его помощи голодающим крестьянам.

Исследования XIX и уже прошлого XX в. многое изменили в наших представлениях о XVIII столетии. Но тогда, в начале 1860-х гг., все, что сообщал Иловайский, было новым. В публикации подобного рода документов он был первым. Это очень много значит для историка и для историографии. Ведь летописная запись о Москве 1147 г. или черновая запись Следованной Псалтыри о Рязани 1095 г. современному читателю не так уж и много говорят. Но это первые записи о древних городах, и без них, сколько бы ни вышло книг о древних русских городах, нам не обойтись. На первые публикации документов, в том числе Д.И. Иловайского, до сих пор ссылаются исследователи[35].

При исследовании данной темы, естественно, возник недоуменный вопрос: как могло случиться, что Дашкова, столь сильно пострадавшая за издание в своем журнале драмы Княжнина «Вадим Новгородский», и узник Шлиссельбурга просветитель и издатель Н.И. Новиков при жизни никогда не встречались? Они почти одногодки (разница в рождении всего год), оба участвовали в перевороте 1762 г. Новиков, будучи солдатом Измайловского полка, стоял в этот день в карауле, Дашкова была рядом с Екатериной в дни, которые вознесли ее на трон. Оба издавали журналы и полемизировали с императрицей. Оба попали в опалу. Разница лишь в степени участия в делах, не угодных Екатерине, и суровости царской опалы. Предположение, что они не знали друг друга, исключается. Дашкова тщательно следила за новой литературой, вышедшей в России. Дело, видимо, в другом. Была опасность в самом знании друг о друге опальных русских просветителей, и они сознательно друг друга не упоминали. Только в 1772 г. находим исключение, которое на Руси, как известно, подтверждает правило. В «Опыте исторического словаря о российских писателях. Из разных печатных и рукописных книг, сообщенных известий и словесных преданий собрал Николай Новиков» автор, хорошо осведомленный о масштабах деятельности Дашковой, посвятил ей всего шесть строк: «Дашкова, княгиня, Екатерина Романовна - двора ее императорского величества штатс-дама и ордена святыя Екатерины кавалера, писала стихи; из них некоторые весьма изрядные напечатаны в ежемесячном сочинении "Невинное упражнение" 1763 г. в Москве. В прочем она почитается за одну из ученых российских дам и любительницу свободных наук»[36].

Тихонравов и Иловайский предполагали продолжить публикацию документов о следствии над Новиковым[37]. Однако продолжения их совместной работы обнаружить не удалось. Том «Летописей русской литературы и древностей» с публикацией новых документов о Н.И. Новикове был последним в данном издании Тихонравова.

Д.И. Иловайский этот сюжет продолжил. Он единственный из историков разыскал и опубликовал документы, свидетельствующие о том, что оба просветителя знали друг о друге по существу. Это письмо Дашковой к Московскому главнокомандующему князю Прозоровскому, ведущему следствие над Новиковым, и его ответ ей. Имя Новикова в письмах не упоминается, но факту ареста его книжных предприятий дается вполне однозначная оценка, и, можно сказать, документально устанавливается масштаб книжных утрат и прямая вина в этом самой императрицы.

В публикации любопытных личных документов Е.Р. Дашковой, ее писем и деловых записей на этот раз участвует П. Бартенев. В «Русском архиве» (1866 г.) под публикацией «Письма княгини Дашковой к Московскому главнокомандующему кн. Прозоровскому» и «Ответа Прозоровского» пометка издателя: «Сообщено Д.И. Иловайским». Впервые историк привел конкретный факт об осведомленности графини Дашковой о вопросе трагедии русского просветительства и книгоиздательства.

Письмо княгини Дашковой приводим полностью: «Милостивый государь князь Александр Александрович!

По случаю требования в Академию наук от Санкт-петербургских книгопродавцев Ивана Глазунова с товарищами, должных ими за отпущенные им из оного разного звания книги и календари денег, объявлено от них, чтоб многие из оных книги с календарями и с печатными в академии на счет их книгами для скорейшей выручки и уплаты за них денег переслать в Москву к тамошним книгопродавцам, но все оныя в лавках их запечатаны и остаются без всякой продажи. Посему ваше сиятельство покорнейше прошу, если возможно, отпущенные им из академии книги и календари, ни малейшему запрещению и сомнению не подвергающие, приказать, осмотрев для продажи, выдать, дабы они за сим не могли отговариваться от платежа имеющегося на них в академии долгу. Впрочем имею честь быть навсегда с истинным моим почтением нашего сиятельства милостивого государя покорная услужница
К. Дашкова

июля 1792 г.»[38].

Не письмо - просто ультиматум: необходимо освободить академические книги, чтобы не нанести читающему миру и Академии ущерба. Экономические беспокойства директора двух академий понятны. Ясно, что она очень хорошо осведомлена о случившемся трагическом событии в России: аресте сразу всех книг во всех книжных столичных лавках. Она хорошо знала книжный мир России и книги европейских авторов, со многими из которых была лично знакома. Благодаря своей начитанности она и познакомилась с будущей императрицей, которую сумела заинтересовать своей персоной. «Я страстно люблю чтение», - не раз признавалась графиня. Шувалов, любимец Елизаветы, снабжал Дашкову всеми литературными новостями, которые получал из Франции. «Для меня эта любезность послужила источником большого удовольствия, в особенности на следующий год, когда я жила в Москве после свадьбы: в московских книжных лавках нашлось немного книг, еще не прочитанных мною, или не находившихся в моей собственной библиотеке, которая заключала в себе около 900 томов»[39].

Это записано молодой женщиной. Теперь же она сама много пишет и издает. Она знает книжный мир досконально. Знает всех издателей и книгопродавцев. Она связана с ними органически. На доходы от своих изданий и живет Академия, которой руководит Дашкова. Она знает, какой опасности подвергается каждый, приближаясь к запретному имени. Она хорошо знает характер Екатерины. Именно ее семья, дядя Воронцов причастны к изданиям Радищева и его судьбе. Он помогал издавать первые книги Александра Радищева. Она сама пострадала и была гонима всего лишь за выполнение просьбы вдовы Княжнина об издании драмы о выступлении Вадима Новгородского против самодержца. И не важно, что самодержавие торжествует в конце трагедии. Она этим не оправдалась перед Екатериной, а пыталась. Факт выступления против самодержавия - вот что кажется императрице самым опасным для нее. Она тоже книжница и знает влияние литературы на судьбы французских королей. Только дозволь печатать подобное! Писатели-бунтовщики хуже Пугачева! Дашкова это хорошо понимает и, тем не менее, обращается к князю Прозоровскому, что ведет следствие по книгоиздателю и просветителю И.И. Новикову. Письмо сухое, лаконичное, ее интересует только экономические потери вверенной ей в управление Академии.

В ответ князь Прозоровский ничего не скрывает, пишет все как есть: «Милостивая государыня княгиня Катерина Романовна!
Почтеннейшее вашего сиятельства письмо о книгах запечатанных я имел честь получить и в ответствие оному объясняюсь вам, милостивая государыня моя, что книжные в Москве лавки запечатаны по причине найденных в них запрещенных книг, о чем ныне по имянному ея императорского величества указу производится следствие и конечно не продолжится без решения, по которому, когда определится разрешить продажу книг в лавках, то и сие скоро воспримет исполнение, как уже из оных запрещенные книги выбраны; а лавки остаются запечатаны единственно за нерешением за сем деле, которое и началось недавно, по причине, что я по предмету сему долженствовал всеподданнейше доносить ея величеству и высочайшего ожидать указа.

Впрочем с совершенным к вам почтением и таковою же преданностию есмь и п. ...»[40].

Прозоровский и сам, видимо, не очень понимает, но догадывается, отчего такая напасть на книжников. Все акценты расставил очень точно. Все было и будет сделано только по личному указу Екатерины. Все, что было поручено, он исполнил, а теперь ждет самоличного указа императрицы.

Хорош монархист историк Иловайский! Он так любит монархию и монархов, что ничего им не прощает. Не простил он и преследование Екатериной II просветителя Н.И. Новикова. Наглядно оценил масштабы просветительского дела Новикова и обвинил лично императрицу Екатерину II в уничтожении дела жизни великого книгоиздателя. Екатерина и в преступлении великая. Надо же, запретить без разбора все книги. Такого не разрешала себе, конечно в иное время и по другим причинам, даже Н.К.Крупская (Наркомпрос). Она ограничила пользование теми книгами, где сказано что-то о царях и церкви. Тоже неплохой масштаб. Но где ей до Екатерины! Та все без исключения книги арестовала. Сомневаюсь, был ли другой такой пример в истории. Только инквизиция в средние века и фашизм в новейшее время ненавидели и сжигали книги. Из книжных богатств Новикова было сожжено более 18 тысяч книг.

Документы о деятельности Н.И. Новикова и мысли, вызванные их изучением, перешли в учебные и популярные издания. Сделал это сам Иловайский. Открытый им мир Новикова и Дашковой историк использовал в многочисленных изданиях своих учебников. Иловайского часто обвиняли в том, что результаты своих исследований он вводил в гимназические учебники. Здесь нельзя обобщать, и каждый случай нужно рассматривать конкретно. В данном случае введение результатов исследований в свои учебники вполне оправданно.

Д.И. Иловайский считал, что это должен знать каждый гимназист: «Одним из самых благородных деятелей на поприще русского образования и словесности во второй половине XVIII в. был Николай Иванович Новиков, который посвятил себя образованию средних классов народа. Сначала издатель нескольких сатирических журналов, Новиков вместе с профессором Московского университета Шварцем основал "Дружеское ученое общество"; оно ставило своей целью переводы и печатанье книг для народа, продажу их по самым дешевым ценам и даже даровую раздачу, а также помощь беднейшим молодым людям, желавшим учиться. Многие богатые и знатные люди делали пожертвования в пользу этого общества, и влияние его на молодое поколение было самое благотворное (под руководством дружеского общества докончил свое образование и Карамзин, впоследствии знаменитый историограф)»[41].

Из жизни Е.Р. Дашковой в гимназический учебник введено два главных факта. Назначение ее в 1782 г. директором Российской Академии наук (колыбели отечественной науки) и издававшийся при Академии ежемесячный журнал «Собеседник любителей русского слова», к которому она привлекла лучшие литературные силы: Державина, Фонвизина, Богдановича, Княжнина, Капниста. Принимали участие в этом журнале придворные и сама Екатерина II.

Восемнадцатый век на историков действует гипнотически. Вкусивший его исследователь может остаться с ним на всю жизнь, как Иловайский, посвятив свои труды деятелям и проблемам этого времени: Е.Р. Дашковой, Я. Сиверсу, разделу Речи Посполитой, Гродненскому сейму.

Вовремя не востребованные подробности и факты, которые хранили в своей памяти современники, канули в лету вместе с людьми этого поколения. Не собранные вовремя документы теряются и гибнут. Поэтому для изучения многих страниц русской культуры нужно было создать, отыскать, определить по косвенным данным фонд фактического материала, без которого серьезное исследование невозможно. Трудами Ешевского, Тихонравова, Лонгинова, Пьшина, Незеленова удалось собрать письма, воспоминания[42]. Так, именно в этот период создался основной фонд материалов по Новикову. Но среди этих известных имен долгое время не назывался Дмитрий Иванович Иловайский, находившийся под негласным запретом, именно в его работе были впервые опубликованы богатые, ценнейшие материалы и документы следственных дел, переписка Екатерины II с Московскими губернаторами Прозоровским и Лопухиным; показано значение просветительского дела Новикова, которое власть придержащие сочли за государственное преступление. Иловайский в числе первых исследователей отошел от екатерининской оценки Новикова. Думаю, было справедливо сказать, что объективно он причастен и к прекращению идеализации Екатерины II, к этому времени обществом еще не преодоленной.

Новиков и Дашкова были крупными деятелями литературы и культуры, во многом определявшими идейное развитие общества, намного опередившими свое время. Иловайского всегда интересовали книжники и книжницы, да и сам историк был страстным собирателем книг. Под конец своей жизни он был обладателем по тем временам огромной библиотеки в 25 тысяч книг. Он хорошо знал предмет своего исследования, и поэтому все, что он написал о деятелях культуры XVIII в., читается до сих пор с интересом.

До конца жизни у него и его героев жила страстная любовь к книге. В их переписке обязательно речь идет о книгах, которые нужно прочесть, достать, купить, передать, подарить. Если книжнику не удается приобрести книгу в собственность, он, как Новиков вместе с Гамалеей, ее переписывал. Может быть, биографии, написанные Иловайским, это вовсе не биографии, а жития. «Нюхать табак и есть картофель не грех, а грех ненавидеть своего ближнего, завидовать и желать зла», - пишет Новиков. А Ключевский о нем и его друге Гамалее добавил: «Я недоумевал, каким образом под мундиром канцелярского чиновника, именно русской канцелярии, мог уцелеть человек первых веков христианства». Московский кружок Новикова - явление уже более не повторившееся в истории русского просвещения[43].

В своих трудах Иловайский обозначил проблемы русской культуры: в начале XIX в. - это история учебных заведений, публичных библиотек, а в XVIII веке - русских просветителей. Мы следуем этой традиции. Узнавая новые моменты, мы не забываем исторические сюжеты, на которые обращал внимание и разрабатывал Д.И. Иловайский. Они и сегодня востребованы. Мы начали осознавать, что в исследованиях в области русской культуры Д.И. Иловайский был первым в русской науке, публицистике и сделал он это в научно-популярном ключе, доступном для своих современников, а по содержанию его работы интересны и современным исследователям, и читателям. Его учебники оказались долгожителями именно потому, что включали в себя большие разделы по культуре России. В отношении к русской культуре и ее деятелям проявлялся его патриотизм. В его работах о видных фигурах XVIII в. Дашковой и Новикове чувствуется та самая сила, не совсем устроенная, которая рвалась к просторам жизни, в них что-то есть, и не мало, от их старшего современника М.В. Ломоносова.

Примечания

1 Очерки истории исторической науки. Т. II. / Под ред. М.В. Нечкиной, М.Н. Тихомирова, СМ. Дубровского и др. 1960. С. 84-86; Историография истории СССР: с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции / Под ред. В.Е. Иллерецкого и И.А. Кудрявцева. М. 1971. С. 248-250; Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен до 1917 г. СПб., 1993. С. 518; Историография истории России. М., 2003. С. 92-112.
2 Иловайский Д.И. Воспоминание о А.Н. Костылеве // Московские ведомости. 1858. И сентября; он же. Из воспоминаний студента о Грановском, Кудрявцеве, Рулье // Московские ведомости. 1858. 29 мая; Открытие публичной библиотеки в Рязани // Московские ведомости. 1858. 6 февраля; Несколько слов по поводу вопроса о древней русской поэзии// Русское слово. 1859. Кн. 12; Заметка Д.И. Иловайского. О публичных лекциях в гимназиях // Московские ведомости. 1859. 5 апреля; Несколько слов о реформе в составе общественного образования // Московские ведомости. 1859. 4 сентября; Образцы политической сатиры в Польше в эпоху падения // Русский архив. 1869. Кн. 5; Записка о московских педагогических собраниях // Современная летопись. 1864. № 17; Взгляды на русскую печать за последние 18 лет // Русский архив. 1874. Т. I; Павел Иванович Мельников и его литературная деятельность // Русский архив. 1875. № 1; Золотые ворота Успенского собора во Владимире на Клязьме // Труды Московского археологического общества. 1881. Т. IX; Высшее женское образование // Новое время. 1882. 4 ноября; Первое полустолетие рязанской гимназии // Русское обозрение. 1893 . Т. XIX. С. 69-75. См.: Чекурин Л.В. Русский историк Д.И. Иловайский. Опыт биобиблиографического исследования. Рязань, 2002. С. 74-75, 83-84, 90 и др.
3 Московские ведомости. 1859. 12 января; 17 января.
4 Там же. 1859. 1 марта.
5 Там же. 1859. 17 января.
6 Иловайский Д.И. Сочинения. Екатерина Романовна Дашкова. Ч. 1. 1884. С. 300.
7 Там же. С. 300-301.
8 Там же. С. 223-224.
9 Каталог книг библиотеки Рязанского благородного собрания. 3-е изд. Рязань, 1901. С каталогом любезно познакомила меня знаток провинциальных библиотек М.В. Целикова.
10 См.: Богатова Г.А. Екатерина Романовна Дашкова // Отечественные лексикографы XVTII-XX века. М. 2000. С. 23; Лозинская ЛЯ. Во главе двух академий. М., 1978; Коломинов В.В., Файнштейн М.Ш. Храм муз словесных. М., 1986 и др.
11 Иловайский Д.И. Указ. соч. С. 223.
12 Там же. С. 223.
13 Там же. С. 248.
14 Там же. С. 365.
15 Там же. С. 281.
16 Богатова Г.А. Указ. соч. С. 23.
17 Иловайский Д .И. Указ соч. С. 303.
18 Пушкин цитирует в «Современнике» (1836 г.) слова Карамзина (1818). (Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. М., 1954. Т. V. С. 201) .
19 Богатова Г.А. Указ. соч. С. 21.
20 Иловайский Д.И. Указ. соч. С. 243.
21 ЧекуринЛ.В. Указ. соч. С. 29-31.
22 Клейменова Р.И. Общество любителей российской словесности. 1811-1930. М., 2002. С. 313-314; Русская старина. 1872. № 4. С. 560.
23 Плеханов Г.В. История русской общественной мысли. СПб., 1919. С. 156.
24 Новые сведенья о Н.И. Новикове и членах компании типографской. Сообщены Д.И. Иловайским // Летописи русской литературы и древности. Т. V. С. 3.
25 Там же. С. 5.
26 Там же. С. 4.
27 Там же. С. 6.
28 Карамзин МЛ. Сочинения. Л., 1984. Примечания. С. 399.
29 Новые сведенья о Новикове... С. 7.
30 Там же. С. 7-8.
31 Там же. С. 14.
32 Там же. С. 9.
33 Там же. С. 10.
34 Там же. С. 10.
35 Лихоткин Г.А. Оклеветанный Коловион. 1972. С. 4, 17; Макогоненко ГЛ. Николай Новиков // Новиков Н.И. Избранные сочинения. М., 1954; Антонова Н. Ав-дотьино. М., 1991 и др.
36 Новиков Н.И. Избранные сочинения М., 1954. С. 297.
37 Новые сведенья о Новикове... С. 10.
38 Русский архив. Год второй. М., 1866. С. 582.
39 Екатерина Дашкова. Записки. М., 1985. С. 6.
40 Русский архив. М., 1866. С. 582.
41 Дмитрий Иловайский. Русская история. Книга для всех. М., 1998. С. 218.
42 Макогоненко ГЛ. Николай Новиков и русское просвещение XVIII в. М., 1952. С. И.
43 Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М., 1990. С. 45.

Источник: Историографическое наследие провинции. Материалы IV научно-практической конференции, посвященной памяти Д.И. Иловайского и М.К. Любавского. Рязань: Изд-во РИАМЗ, 2009.