Парадоксально, но факт: канонизированному православной церковью святому и благоверному Александру Невскому никак не найдется определенное место в русской истории.
Западные историки всегда относились к нему весьма прохладно. Ну еще бы. Вместо того чтобы принять католичество и отдать шведам и немцам Северо-Восточную Русь, он принял активные меры к отражению шведско-немецкой агрессии. Английский историк Дж. Фенел в книге «Кризис средневековой Руси: 1200–1304», переведенной на русский язык, пытается доказать, что столкновения Александра со шведами и немцами затрудняли двусторонние контакты. Логика более чем странная. Немецкие рыцари, например, захватили Псков и Изборск, грабили окрестности Новгорода, а когда князь их оттуда изгнал, то сам же оказался виноватым — мешал двусторонним контактам.
К сожалению, в России европоцентристская идеологема «Запад — свет, Восток — тьма» тоже мешала объективной оценке роли Александра Невского. Даже крупнейшие русские историки С.М. Соловьев и В.О. Ключевский так до конца, видимо, и не определились в своем отношении к князю, посвятив его деятельности минимум строк.
При любом раскладе Александр Невский — фигура знаковая. Интерес к его личности обычно проявляется в моменты обострения отношений России с Западом. Любопытно, что умерший в 1263 году князь был канонизирован в XVI веке, во время Ливонской войны, во время которой боевые действия шли в регионе, где он когда-то сражался. Воюя со шведами за выход к Балтийскому морю, Петр I основал Александро-Невскую лавру и перенес туда останки героя невского сражения.
Император Александр I по своим взглядам был типичным западником-романтиком. Известно, что клятву в вечной дружбе прусскому королю он давал поздней ночью в склепе Фридриха Великого. Но когда с Запада началось вторжение наполеоновских армий, император в Александро-Невской лавре преклонил колени перед прахом Александра Невского. Наконец, выступая 7 ноября 1941 года перед бойцами Красной армии, прямо с парада уходившими в бой, И.В. Сталин говорил о наших великих предках. Первым среди них был назван Александр Невский. Напомнить, что русские войска под командованием этого князя громили немцев еще семьсот лет тому назад, в 1941 году представлялось совсем не лишним. Однако со времен горбачевской перестройки четко обозначился западный вектор нашей внешней политики. Соответственно изменилось и отношение к Александру Невскому. Историки и публицисты либерально-демократического направления (И.Данилевский, М.Сокольский, И.Яковенко и другие), превратно истолковав взаимоотношения русского князя с Золотой Ордой, предъявили ему чудовищные обвинения в коллаборационизме и предательстве Русской земли. Наконец, в апреле 2002 года, к 760-летию Ледового побоища, появилась статья Н.Журавлева «Свинья, которой не было. Кому и зачем нужен культ личности Александра Невского?» (Общая газета. 2002. № 16). Сразу удивило то, что слово «свинья», которым в Древней Руси обозначали боевой порядок немецких рыцарей, взято в заглавии статьи без кавычек. Но, прочитав ее до конца, понимаешь, что сделано это отнюдь не случайно. «Можно ли считать великим национальным героем... татарского прихвостня, капитулянта и коллаборанта по имени Александр?» — так ставит вопрос автор. Попытаемся в этом разобраться.
История России, вероятно, не знает более трагичного периода, чем татаро-монгольское иго. В общемировом контексте нашествие кочевников — достаточно типичное событие. Но в данном случае на русские земли обрушилась глубинная материковая волна невиданной силы и напряжения. «Русь и татарская Орда» — исключительно емкая и масштабная тема, каждый срез которой требует специального исследования. Известный русский историк Г.В. Вернадский (сын академика В.И. Вернадского) сообщает любопытный факт. Оказывается, с 1826 года Российская Академия наук по крайней мере дважды предлагала эту тему для конкурсной работы. Однако немногочисленные сочинения, поступившие на конкурс, не были признаны достойными награды. С тех пор прошло много лет. Но, несмотря на проделанные серьезные исследования, проблема еще ждет своего решения. Нас здесь интересует один ее аспект.
В XIII веке Русь оказалась перед лицом исторического вызова. Предстояло ответить на вопрос: быть ей или не быть? Русские княжества и города, образовавшиеся после распада Киевской Руси, занимали разное геополитическое положение и находились в разных экономических условиях. И это отражалось на господствующих там умонастроениях. Эти умонастроения отлились в две политические стратегии, которые сейчас связывают с именами Даниила Галицкого и Александра Невского.
Даниил Галицкий исходил из того, что Русь является частью Европы и, только опираясь на помощь европейских соседей, она сможет избавиться от татаро-монгольского рабства. Он был убежден, что никакой реальной помощи извне мы не получим. Наоборот, наши европейские соседи, воспользовавшись бедственным положением Руси, постараются поживиться за ее счет. Рассчитывать можно только на свои силы, и коль скоро их пока в наличии нет, то нужно наладить с татарами хоть какие-то отношения, чтобы выжить, сохранить страну и народ. Тогда, планомерно накапливая военные и материальные ресурсы, можно постепенно освободиться от «опеки» Золотой Орды.
Надо сказать, что Русь никогда не входила в ее состав и не считалась ордынским улусом. В русских княжествах сохранялись своя администрация и войско. Татары, отмечал один из идеологов евразийства П.Савицкий, не изменили «духовного существа России», поскольку они представляли нейтральную культурную среду, принимавшую «всяческих богов» и терпевшую «любые культуры» (Савицкий П.Н. Степь и оседлость // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. М., 1993. С.124). Сам Александр близко сошелся с сыном Батыя Сартаком. Возможно, не без его влияния последний принял христианство.
Для русской православной церкви было крайне важно, что татары проявляли просто поразительную для европейцев веротерпимость. В то же время католическая церковь («церковь-сестра») в лице папы Иннокентия IV фактически объявила крестовый поход против Руси, всячески поддерживая захватническую политику Тевтонского ордена в Восточной Европе. Избежав гибельной войны на два фронта, Русь получила возможность активизировать свои действия в Прибалтике по отражению шведско-немецкой агрессии. В этой борьбе Орда иногда выступала на стороне русских.
В 1269 году, когда немцы в очередной раз угрожали Новгороду, внук Батыя Менгу-Тимур прислал новгородцам в помощь войско, причем одной демонстрации этой военной силы оказалось достаточно для заключения мира «по всей воле новгородской». Не знаю, можно ли здесь говорить об устойчивых союзнических отношениях, как это делает известный историк и этнограф Л.Н. Гумилев. Никакой идиллии, естественно, не наблюдалось. Если и был союз, то вынужденный, что-то сродни Варшавскому Договору, в который помимо Советского Союза входили все европейские социалистические страны и из которого они при первой же возможности вышли.
Кроме того, нельзя забывать и об оборотной стороне дела. Татары постоянно втягивали русских в свои военные экспедиции, и русским князьям приходилось проявлять большое дипломатическое искусство и изворотливость, чтобы уклоняться от подобных мероприятий. Житейская повесть утверждает, что Александр Невский перед смертью ездил в орду, дабы «отмолить людей от беды тоя». Именно он заложил основы достаточно последовательной и логически выверенной политики, определившей на долгие годы развитие сначала Руси, а затем и России. «Два подвига Александра Невского, — отмечал Г.В. Вернадский, — подвиг брани на Западе и подвиг смирения на Востоке— имели единственную цель: сбережение православия как источника нравственной и политической силы русского народа».
Конечно, история — не тротуар Невского проспекта. Она постоянно делает возвратные и зигзагообразные движения. Ставший христианином сын Батыя Сартак довольно рано умер. Орда в целом сделала выбор в пользу мусульманства, что, естественно, не пошло русским на пользу. Да и сами русские князья далеко не всегда и не во всем оказывались на высоте положения: затевали междоусобицы, а арбитрами в них зачастую делали татарских ханов. Но в целом стратегическая цель, поставленная Александром Невским, была достигнута. В 1380 году русские войска под командованием Дмитрия Донского нанесли татарам на Куликовом поле первое сокрушительное поражение, а еще через сто лет Иван III публично разорвал ханскую грамоту и тем самым подвел черту под татаро-монгольским игом.
Таковы факты. Однако некоторые люди видят их сейчас совсем в ином свете. И.Яковенко, например, призывает расстаться с мифом, восходящим к имени Пушкина. Имеется в виду известное высказывание поэта: «Долго Россия была совершенно отделена от судеб Европы. Ее широкие равнины поглотили бесчисленные толпы монголов, остановили их разрушительное нашествие. Варвары не осмелились оставить у себя в тылу Русь и возвратились в степи своего Востока. Христианское просвещение было спасено истерзанной, издыхающей Россией, а не Польшей, как еще недавно утверждали европейские журналы». Но согласно И.Яковенко, все обстоит совсем иначе: «Идея о том, что Россия завоеванная, но не покоренная, заслонила собой Европу от татарского завоевания, естественна и понятна психологически, но не выдерживает критики». Но почему? А потому, отвечает И.Данилевский, другой автор журнала, что «для Руси Золотая Орда была своя... Система правления в монгольских улусах удивительно удачно “легла” на модель деспотической монархии, которая уже несколько десятилетий апробировалась на Северо-Востоке потомками Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского».
Есть в последней статье и совсем оригинальные мысли. Оказывается, «единственно реальной силой, заинтересованной тогда в объединении русских земель, была Орда». А мы-то по наивности думали, что татары действовали согласно известному с древности принципу: разделяй и властвуй. Да и К.Маркс в свое время отметил, что «натравливать князей друг на друга, поддерживать несогласие между ними, уравновешивать их силы, никому не давать усиливаться — все это было традиционной политикой татар». Последней попыткой объединения Руси и сохранения единой русской народности стал брак брата Александра Невского Андрея с дочерью Даниила Галицкого. Никоновская летопись сообщает об этом как о торжественном событии: «И бысть торжество велие, и радость, и веселие много». Истории известны успешные акции подобного рода. Благодаря браку Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской установлена династическая уния Арагона и Кастилии, положившая начало объединению всей Испании. Одновременно блестяще завершилась испанская реконкиста — изгнание арабских завоевателей с Пиринейского полуострова. Говорят, что на брачном ложе Фердинанда и Изабеллы родилась новая Испания. Увы, на брачном ложе наших героев не родилось ничего — ни в прямом, ни в переносном смысле слова. Во Владимир двинулась татарская рать Неврюя, во владения Галицкого — рать Куремсы. Русские земли снова подверглись страшному разорению.
Так татары содействовали их объединению. Тем не менее И.Яковенко пытается подвести под свои рассуждения теоретическую базу: «При значительном перевесе сил завоевать можно и качественно чуждое общество. Но удержать — не уничтожить, а именно удержать — можно лишь то, что с большими или малыми усилиями ассимилируется, обретает взаимоприемлемую форму сосуществования и не порождает реакцию органического отторжения.
Покоритель Руси Батый, завершив покорение последнего западно-русского княжества, переходит Карпаты и устремляется на завоевание Запада. Однако здесь он сталкивается с таким сопротивлением, которое принуждает его повернуть назад. Граница православного и католического мира оказалась границей, отделяющей регионы, способные к ассимиляции в монголо-татарскую империю». Но приведенный пример бьет мимо цели.
Вторжение Батыя в страны Восточной Европы носило характер грабительского рейда. Будучи трезвым политиком, он понимал, что проглотить слишком большой кусок территорий не сможет. Оставаться надолго в Польше и Венгрии татары не собирались. Они пробыли тут всего около года, и говорить о приживлении или отторжении чего-либо за такой короткий исторический срок вообще не имеет смысла. Похоже, И.Яковенко считает, что противостоять захватчикам может лишь католический мир. В статье упоминаются покоренные Турцией абхазы, албанцы и боснийцы, перешедшие из православия в мусульманство, но ничего не говорится о сербах и болгарах, сохранивших верность православию. А ведь они боролись с турками не на жизнь, а на смерть и в конце концов сбросили с помощью России ненавистное турецкое иго.
В качестве примера страны, не поддавшейся русским завоевателям, приводится Ливония: «Длившаяся двадцать пять лет война закончилась для Москвы безрезультатно. Выбор граждан Ливонии реализовался в истории». Но И.Яковенко купирует историю. Последняя, как известно, знает и столетние войны. То, что не удалось Ивану Грозному, сделал Петр Великий. Но вернемся ко временам татаро-монгольского ига. О какой добровольной ассимиляции с Ордой толкует И.Яковенко? Как будто он ничего не слышал ни о Евпатии Коловрате, ни о героической обороне Козельска, ни о Куликовской битве. Ведь все известные факты говорят о том, что русское национальное самосознание вырастало не на почве тяготения к татарщине, а на почве ее полного отторжения как чужеродного тела в русском организме. Это чувство пронизывало все слои тогдашнего русского общества — от простой крестьянки, пугавшей свое дитя «злым татарином», до русского князя, неизменно заканчивающего свои грамоты надеждой, что «перемени Бог Орду». И наконец, противореча самому себе, И.Яковенко пишет, что, «взяв Казань, Иван Грозный в известном смысле восстановил улус Джучи, но с новым центром и в другой этнической и конфессиональной рамке». Так кто же кого ассимилировал?
И Данилевский, и Яковенко совершенно не приемлют исторический выбор Александра Невского: «Существовал другой путь — не менее реальный, чем тот, по которому пошла “наша” (так в тексте. — В.Ч.) Русь. Правду об иной Руси, не пожелавшей служить ордынским царям, мы вспоминать не любим»7. Ну почему же не любим? Вспоминаем. Речь ведь идет о выборе Даниила Галицкого, во времена которого «Юго-Западная Русь устойчиво сдвигалась на Запад, все более осознавая себя частью европейского мира». Несколькими строками ранее И.Яковенко поясняет, как осуществлялся этот сдвиг: здесь была «устойчивая политика заключения династических браков с европейскими правителями, стабильная линия на заселение края с помощью венгров, “ляхов” и немцев». От себя добавим, что сам Д.Галицкий в 1254 году принял от папской курии королевский титул. Отдадим дань личному мужеству этого русского князя. Он первым обнажил меч против татар, сражаясь с ними еще на реке Калке, и последним вложил его в ножны, когда были уже исчерпаны все возможности для сопротивления. Но в чисто стратегическом плане путь, избранный Даниилом Галицким, оказался гибельным. Никакой реальной помощи от своих европейских соседей, несмотря на заверения папы римского, он не дождался. В 1259 году татаро-монголы полностью покорили Галицко-Волынское княжество, уничтожив во всех его городах крепости. А вскоре после смерти князя оно вообще прекратило свое существование. В конечном итоге Галицкая земля оказалась в составе Польши, а Волынь подпала под власть Литвы. К последней оба автора испытывают особые симпатии.
Они с восхищением говорят о том, что в то время, как Восточная Русь тянула лямку унизительных ордынских «выходов», возникает Великая Литва— от Балтийского до Черного морей, территория которой значительно превосходила Московское княжество. В иные моменты литовские князья контролировали положение дел в Крыму и в Заволжской Орде, а некоторые татарские ханы короновались в Вильно. Можно добавить, что Литва и Орда нередко выступали единым фронтом против Москвы. Литовский князь Витовт предлагал хану Тохтамышу: «Азъ тя посажу въ Орде на царство, а ти мя посадишь на княжестве на великом на Москве, на всеи Русской земли».
Авторы только «забывают» сказать, чем закончилась эта благостная идиллия. После падения татаро-монгольского ига и образования в конце ХV века Русского централизованного государства многие русские земли, включенные в состав Литвы (а среди них были и те, что сознательно предпочли Литву Орде), сразу обнаружили тяготение к своему национальному ядру. Происходило это самым естественным образом — в силу единства языка, православной веры, наконец, исторической памяти. Территория Литвы стала стремительно сокращаться. После Люблинской унии 1569 года Литва была фактически поглощена Польшей, а после третьего раздела Польши большая часть литовских земель отошла России. Ну а что дало западным русским землям пятивековое пребывание в лоне католичества, хорошо известно.
Во Владимире сохранились Золотые ворота, Успенский и Дмитриевский соборы. Мы любуемся храмом Покрова на Нерли, собором Рождества Богородицы в Суздале, Спасо-Преображенским собором в Переславле-Залесском. Всего не перечислишь. И ни одного православного храма ХI–ХVI веков мы не найдем в древнеславянских городах Львове, Луцке, Ужгороде, Ровно, Могилеве, испытавших влияние католического Запада. Вообще, все оставшееся древнерусское наследие было спасено и сохранено сначала Владимиро-Суздальской, а затем Московской Русью.
Чувствуется, что наши оппоненты по своим взглядам убежденные западники. Конечно, каждый человек волен сам выбирать систему своих приоритетов и ценностей. Но плохо, когда поиск истины подменяется откровенной апологетикой, подгонкой фактов под заранее заданные схемы. И.Данилевский очень недоволен тем, что в XIII веке Восточная Русь не пошла на сближение с западноевропейской цивилизацией. По его мнению, западные соседи несли с собой новую жизнь. Было ясно, что вместе с ними шел «новый закон, новый городской быт, новые формы властвования». Какой «новый закон» шел с немецкими рыцарями, мир узнал уже тогда. Пруссы, коренной прибалтийский народ, были полностью уничтожены, в буквальном смысле слова стерты с лица земли. Та же участь ожидала и русских. «Русь, — писал Л.Н. Гумилев,— совершенно реально могла превратиться в колонию, зависимую территорию Западной Европы... Наши предки в Великороссии могли оказаться в положении угнетенной массы без духовных вождей, подобно украинцам и белорусам в Польше».
Но может быть, русский ученый в данном случае слишком пристрастен? Так вот мнение независимого западного эксперта, одного из крупнейших историков и социологов XX века А.Тойнби: «Все народы знают, что Запад — это архиагрессор. Русские помнят, как их земли были оккупированы западными армиями в 1941, 1915, 1812, 1709, 1610 годах»11. В этом списке, составленном в обратном порядке, не хватает только упоминания о 1242 и 1240 годах.
Однако наших западников не убедить. Более того, неприятие исторического выбора Александра Невского порождает у них неприязнь к нему самому и всему тому, что с ним связано. Пожалуй, всех здесь перещеголял некий М.М.Сокольский, издавший за свой счет книгу «Неверная память». Оказывается, еще отец Александра, князь Ярослав Всеволодович, искал внешнюю силу, с помощью которой удалось бы закабалить вольнолюбивую Русь. И такая сила нашлась в лице татар. С ними Ярослав будто бы вступил в контакт еще до того, как их полчища ворвались в русские земли. Сын же Ярослава Александр, отличавшийся большей агрессивностью, чем золотоордынский хан, довел замысел отца до логического завершения. Антирусский заговор он превратил в заговор против всей западной цивилизации. «Надо понять, — пишет М.М. Сокольский, — стержневую направленность всей его деятельности. Она заключалась в том, чтобы превратить Русь в плацдарм, а русский народ — в один из отрядов великого азиатского нашествия на Запад. Именно в этом смысле он был крайним, самым радикальным выразителем и носителем исторического заговора».
Как признается сам автор, никаких свидетельств, подтверждающих столь сенсационное заявление, у него нет. Но об этом якобы говорит вся логика действий русского князя. Он, видите ли, сосредоточился на защите западных рубежей страны, в то время как приоритет следовало отдать восточным рубежам. И даже не ударил по татарам, когда они из-за Дуная возвращались в низовья Волги. О стратегическом замысле Александра Невского уже сказано выше. Теперь об «историческом заговоре» против ненавистного Запада. Тут автора, кажется, уже совсем покидает чувство исторической реальности. В отличие от наших дней, в XIII веке Запад действительно не внушал русскому человеку особых симпатий, хотя бы из чисто конфессиональных соображений. Но разве дело в чьих-то личных симпатиях и антипатиях? В политике все решает реальный расклад сил. Это Сталин на склоне лет мог позволить себе поразмышлять о проблемах глобального мироустройства. Тогда Россия в результате одержанных блестящих побед превратилась в великую мировую державу и играла ведущую роль в мировой политике. А в ХIII столетии то, что сейчас именуется Россией, представляло собой крошечный пятачок, зажатый в междуречье Оки и Волги.
Этот маленький участок земли в любой момент мог быть поглощен волнами нашествий, катившихся и с Запада, и с Востока. Тут не о мировом заговоре приходилось думать, тут бы день простоять да ночь продержаться. Тем не менее тема заговора против западной цивилизации продолжает муссироваться в определенных кругах историков и публицистов. И вот нам уже сообщается, что походы в Прибалтику организованы Невским с целью грабежа местного населения (чуди, ливов, эстов), хотя хорошо известно, что борьба шла за выход к морю, а в самой Прибалтике грабить было некого и нечего. Все сказочные богатства находились на Востоке. Туда и устремилось европейское рыцарство под предлогом «спасения гроба господнего».
Опустошительные крестовые походы длились в течение нескольких столетий. Кстати, из разбитых в малой Азии отрядов крестоносцев в 1202 году был создан орден меченосцев, а в 1226 году в Прибалтику прибыли рыцари Тевтонского ордена, образованного в Палестине в 1237 году меченосцы объединились с тевтонцами, создав новый, Ливонский орден. И.Данилевский в крайне уничижительном тоне говорит о победах, одержанных Александром Невским на Неве и на Чудском озере. Для нашего соотечественника позиция более чем странная. Даже не замеченный в особых симпатиях к русским К.Маркс и тот констатировал: в результате Ледового побоища «прохвосты были окончательно отброшены от русской границы»12. Стоит также отметить, что битва на Чудском озере явилась практически первым в истории военного искусства сражением, когда преимущественно пешее войско разбило тяжелую рыцарскую конницу.
Разумеется, сражения, выигранные Невским, нельзя поставить в один ряд с «битвой народов» на Каталаунских полях. Это события сугубо русской истории. Но нам, русским, они очень дороги, поскольку озаряли яркими вспышками беспросветную тьму, сгустившуюся тогда над Русью, поднимали дух народа, будили его национальное самосознание. Поэтому молодой князь и снискал такую популярность.

Как писал автор «Жития Александра Невского», «нача слита имя его по всем странам, и до моря Египетского, и до гор Араратьских, и об одну сторону моря Варяжьского (Балтийского. — В.Ч.), и до Великого Рима». Но, стремясь приуменьшить значение военных успехов Невского, И.Данилевский утверждает, что предел продвижению немцев на восток породило не Ледовое побоище 1242 года, а более раннее сражение под Шауляем, в котором литовские отряды под командованием Миндовга разбили немецкое рыцарство. На самом деле после битвы при Шауляе немцам удалось захватить земли пруссов и западных литовцев. Только за 1340–1410 годы ими совершено до ста военных походов в Литву. В известном смысле итоговой стала битва при Грюнвальде в 1410 году, но о ней автор даже не упоминает.

Излюбленная тема всех наших западников — взаимоотношения Александра Невского с Новгородом и Псковом. Они, как известно, складывались очень непросто, и на то имелись особые причины. Выше уже говорилось, что различные русские земли оказались по отношению к Орде в неравных условиях. Рязанское княжество, например, непосредственно граничило с дикой степью. Новгород же и Псков, напротив, занимали наиболее выгодное положение. Они находились далеко на Севере и прикрывались труднопроходимыми для кочевников лесами и болотами.
Усилия по удержанию данной территории заведомо превосходили результаты ее эксплуатации. Поэтому власть татар здесь была скорее номинальной. Используя благоприятные для них геополитические факторы, эти города стремились оградить себя от любых притязаний, будь то Орда, Литва или даже Восточная Русь. Подобно городам Италии и Ганзейского союза, они развивалисъ как торговые республики. Однако история показывает, что такие образования не трансформируются ни в мононациональные государства, ни в многонациональные империи.
И Италия, и Германия обрели полнокровную государственность много позднее других европейских стран. Кроме того, позиция Новгорода и Пскова объективно тормозила решение главных общенациональных задач, ибо ликвидация феодальной раздробленности шла рука об руку с освобождением от татаро-монгольского ига. Так что в политическом плане выбор этих городов являлся тупиковым. Основным идеологическим наследием Древнерусского государства стала идея единства всей Русской земли.
С огромной художественной силой она воплощена в замечательном памятнике древнерусской литературы — «Слове о полку Игореве». Идея русского единства противостояла удельному сепаратизму и служила мобилизующей силой в борьбе со всеми агрессорами. Установка на жесткий централизм, закрепившаяся в нашей стране, имеет вполне естественное объяснение. На протяжении всей многовековой истории русское государство жило в режиме сверхвысокого давления извне.
России практически ежедневно, ежечасно приходилось доказывать свое право на самостоятельное существование. В иные моменты ей доводилось сражаться сразу на нескольких фронтах. Причем бывало, что противники превосходили нас даже по отдельности. В таких условиях выжить можно было лишь за счет умножающейся силы централизации, полной отдачи каждого делу государственного интереса. Сказанное, разумеется, не оправдывает тех методов, которыми Александр проводил свою политику в новгородских и псковских землях. Образ Александра Невского в массовом сознании действительно в известной мере идеализирован. Посмертная судьба князя сложилась вполне удачно. Его младший сын Даниил, продолжая дело отца, стал фактически основоположником московского великокняжеского дома. Естественно, московские князья и цари чтили память своего популярного в народе предка. Традицию закрепила и вторая, царствовавшая у нас в России династия Романовых. Один из предков основателя династии Михаила Романова взял жену из семьи нижегородских князей, которые вели свое происхождение от среднего сына Невского Андрея. Романовы всегда дорожили этим фактом. В годы Великой Отечественной войны Александр Невский стал необычайно популярен и в Советском Союзе. Так кто же он такой? Национальный герой или же «национальный изменник, жестоко исковеркавший историческую судьбу своего народа»? Последняя характеристика принадлежит опять же М.М. Сокольскому, автору книги «Неверная память».
Еще Белинский отмечал, что люди мыслят абсолютными категориями. Они психологически устроены так, что им все хочется иметь в чистом виде: либо на сто процентов со знаком «плюс», либо на сто процентов со знаком «минус». А история — дама богатая. В ее запасниках имеется много всякого разного. Так что при желании можно подобрать факты под любой тезис. И вот из конъюнктурных соображений, смотря по потребности, лепятся образы или героев, или злодеев, ничего общего не имеющие с реальными историческими прототипами.
Конечно, святым Александр Невский является лишь в житийном, но не в житейском смысле. Он жил в жестокое время и сам порой действовал жесткими, а подчас и жестокими методами. Но имеют ли под собой хоть какую-то почву обвинения Александра Невского в национальной измене, в том, что его исторический выбор закрепил и развил «деспотическое правление, традиционно-консервативную экономику, нетерпимость к инакомыслию»13. А ведь такие утверждения сейчас встречаются не только в научных трактатах и популярных статьях, но и в художественных произведениях. Один из героев романа А.Солженицина «В круге первом» говорит, что, не допустив на Русь католичество, Александр Невский тем самым обрек православные народы на многовековое рабство.
За всеми подобными рассуждениями угадывается подспудное стремление переложить ответственность за трагические события в России в ХХ веке на плечи своих предшественников. Послушать иных историков и публицистов, так и за гражданскую войну, и за ГУЛАГ, и за Чечню, кроме как Александру Невскому, и ответить некому. «Пожалуй, именно в эти страшные для Руси десятилетия, — пишет И.Данилевский, — был сделан окончательный выбор между двумя социально-культурными моделями развития: между востоком и Западом, между Азией и Европой». Но во-первых, как справедливо отмечает сам автор, выбор, сделанный Александром Невским, нельзя рассматривать лишь как акт личной воли князя. За ним стояли вполне реальные интересы народа и его внутренние, чисто психологические возможности, независимо от того, понятны они нам сейчас и считаем ли мы их достаточными для столь ответственного решения. Во-вторых, каждый стратегический выбор оставляет поле для тактического маневра.

Мы всегда имеем возможность выбирать направление дальнейшего движения в ряду имеющихся альтернатив. Скажем, исходя из предпосылки, что Чечня является неотъемлемой частью Российской Федерации, чеченский конфликт можно было решить и мирным, и военным путем. Выбрали последний.

И наконец, самое главное. Почему иным авторам кажется, что в XIII веке выбор сделан окончательно? Россия с самого начала формировалась как евразийская держава, вынужденная в силу своего геополитического положения учитывать как восточный, так и западный факторы.
Другое дело, что в зависимости от обстоятельств, места и времени она сдвигалась либо к востоку (как во времена Александра Невского), либо к Западу (как во времена Петра I). Сегодня вот мы опять пытаемся (правда, пока безуспешно) сблизиться с западной цивилизацией. Да и что такое окончательный выбор? Окончательными в известном смысле являются стадиальные изменения, такие, как переход от собирательной экономики к производящей. Общество же, как открытая система с обратной связью, постоянно оценивает и корректирует выбранную стратегию, и оно должно быть готово от нее отказаться, если выяснится, что данная стратегия себя исчерпала. Это сложно, болезненно, учитывая, что всякая общественная структура достаточно инерционна. Но это необходимо для обеспечения жизнеспособности государства.
Вернемся, однако, к нашей теме. Исчерпал ли себя тот стратегический курс, который в общих чертах наметил Александр Невский? И.Яковенко считает, что да, исчерпал: «На отрезке истории между ХVI и XX веками выбор Восточной Руси оказался эффективнее. Украина и Белоруссия не смогли создать независимые государства. Москва одолела Литву, создала империю, а позднее объединила все остальные территории исторической Руси. Московская идеология притязала на окончательное решение о выборе XIII века. Эти претензии не оправдались. Выбор Боголюбского — Невского — Грозного — Петра I — Сталина изжил себя. Империя кончилась».
Но здесь автор принимает сегодняшнюю реальность за конец истории, от чего он сам же предостерегает в начале статьи. Между тем каждый новый день — лишь мгновение в бесконечном историческом процессе. Ситуации сплошь и рядом переигрываются.
Россия не раз распадалась в прошлом, но затем восстанавливала свою целостность. Вот и сейчас на всем постсоветском пространстве идет противоборство тенденций к дифференциации и интеграции. Ничего еще окончательно не определилось.
Вполне возможно, что нынешний распад есть этап на пути к будущему единству, и нужна некоторая взаимная изолированность, чтобы элементы последующего синтеза могли развиться на новой основе. Во всяком случае, создатель теории пассионарных циклов Л.Н. Гумилев предсказывал России еще долгую жизнь.

Как бы то ни было, нельзя не признать, что Россия состоялась как великая мировая держава, сравнимая по своим масштабам и значению с Римом и Византией. «Сила государственная, — писал К.Н. Леонтьев, — выпала в удел великорусским. Эту силу великоруссы должны хранить как священный залог истории не только для себя, но и для всеславянской независимости».

Валерий Чарушников

Русская цивилизация

См. также: Александр Невский